Собеседница молча взяла сигарету и закурила. «М-да, – подумал Васнецов. – Это, пожалуй, единственное, что отличает её от настоящей купчихи».

– Вы, наверное, слышали – продолжил он, – о хищении из Российского Национального музея картины «Портрет купчихи Нечетовой»?

Маргарита Павловна выпустила дым через ноздри и обдала следователя презрительным взглядом.

– Мы хотим создать копию этого бесценного полотна, чтобы вынудить преступников проявить себя…

– И что, я вам деньги на ваши художества выделить должна? – подняла брови главный бухгалтер «Радио Фокс».

– Нет… – Михаил Викторович помедлил. – Дело в том, что Вы очень похожи на женщину, запечатлённую на портрете, да и фамилия Ваша…

Хозяйка кабинета посмотрела на своего гостя с любопытством держателя мухобойки на присевшую муху.

– И мы очень просим Вас… – Васнецов старательно подбирал слова, – разрешить нашему художнику написать Ваш портрет.

– Та-ак… – улыбнулась Маргарита Павловна, но улыбка эта не сулила ничего доброго. – Мало того, что я тут перед налоговой позирую, аудиторам угождаю, так теперь ещё и ваши прихоти исполнять должна?

– Вы не должны… Это просьба… – попытался объяснить Михаил Викторович.

– А ну пошёл вон, – совершенно спокойно приказала Маргарита Павловна.

– Что?

– Вон из моего кабинета! – рявкнула она громовым голосом.

– Но позвольте… – привстал со стула Васнецов.

– Нет, не позволю! – как истинная владелица миллионов, глянула на него Маргарита Павловна. – Экий прыщ выискался! Катись, откуда пришёл, а не то сейчас веник возьму и собственноручно вымету!

Поняв, что хозяйка кабинета не шутит, Михаил Викторович быстро встал и повернулся к выходу.

– Прощайте, госпожа Нечетова! – трагически прошептал он.

– Подожди… – раздался за его спиной менее грозный голос.

Васнецов обернулся.

– Следователем работаешь, а с людьми разговаривать абсолютно не умеешь, – беззлобно усмехнулась Маргарита Павловна. – И долго твой художник меня мучить будет? – спросила она так, как будто и не выгоняла Михаила Викторовича.

– Да Вам не придётся специально позировать! – ухватился за внезапное добродушие «купчихи» Васнецов. – Вы сидите, работайте, а он здесь свой мольберт разместит, и писать Вас будет…

– Хоть я Нечетова и по мужу, – в тоне хозяйки кабинета вдруг появились нотки сентиментальности, – а тому, кто украл этот портрет, руки бы поотрывала!

– Вы не возражаете, если художник начнёт работу послезавтра? – Васнецов очень боялся, что настроение Маргариты Павловны снова изменится.

– А чего тянуть-то? – главбух действительно возвращалась к привычным ей интонациям. – Пускай завтра же и начинает. А через день выходные устраивать – так целый месяц провозиться можно! У меня что – времени вагон, чтобы по полгода Вашему портретисту боярыню изображать?

– Хорошо, Маргарита Павловна, завтра значит, завтра, – моментально согласился Васнецов, хотя уверенности в том, что художник приступит к работе так быстро, у него не было никакой.

– Слушай, ты бы шёл, – махнула на него рукой «купчиха Кречетова» – а то у меня от твоего ора голова разболелась.

– Спасибо Вам, Маргарита Павловна, – почти попятился к выходу Васнецов. – Заранее от всего нашего управления – огромное «спасибо».

Вскочив в машину, следователь помчался в мастерскую художника. «Только бы он был дома!» – повторял Михаил Викторович фразу Отто фон Штирлица, и, как герою легендарного телесериала, Васнецову тоже повезло. Почти повезло.

Художник Григорий Штрих, длинноволосый сухощавый мужчина лет сорока, стоял перед мольбертом посреди своей мастерской – довольно просторной мансарды. В правой руке живописец держал кисть, а в левой – недокуренную папироску. Поза Штриха выражала максимальное сосредоточение, почти медитацию: он напряжённо вглядывался в абсолютно чистый лист.