– Что там осталось? – спросил он в ответ.

– Кабинет и спальня родителей.

– Тогда пошли.

Они снова поднялись наверх. Дверь кабинета была распахнута настежь. Слева от клавиатуры включенного компьютера стояло ведерко растаявшего мятного мороженого.

– Странно, – тихо произнес Ивата.

– Возможно, он решил подкрепиться. После тяжелой работы.

– Не видно ложки.

Сакаи передала ему папку с делом, уселась перед компьютером и, натянув резиновую перчатку, открыла историю поиска.

– Надо же! – Она почесала затылок. – Да он просидел в сети несколько часов.

– Это точно он?

– Сайты открывали намного позже времени смерти. Театральные новинки, новости бейсбола и, наконец, поиск рейсов в Корею. В деле нет ни слова о проверке компьютера, но, думаю, нашим гениям стоит минут двадцать здесь покопаться.

Ивата отрицательно покачал головой:

– Концы не сходятся, Сакаи. Он убивает целую семью, не оставив отпечатков, и «забывает» удалить историю поиска?

– Хочешь сказать, ложный след?

Ивата пожал плечами:

– Ведь все остальное он явно спланировал.

Сакаи задумалась.

– Возможно. Слишком уж хитер наш Пикассо, мать его.

Ивата перелистывал дело.

– Тебе не кажется, что тут многого не хватает? Словно все сделано наспех?

– Неудивительно, учитывая случившееся с инспектором Акаси. Пошли взглянем, что там в последней комнате.

Из кабинета они направились к спальне, перед дверью которой обнаружили кровавое пятно. Они остановились, и Сакаи заговорила первой:

– Так. Фред лежит в постели. Предположим, неважно себя чувствует. Услышав звуки из ванной, выходит посмотреть. Почему он вышел? Почему не решил, что у жены просто несварение?

– Возможно, шум был громкий. След смазан, так? Может, убийца поскользнулся и упал.

– Не исключено. Как бы то ни было, хозяин дома выходит, видит Пикассо, и начинается драка. Убийца берет верх, выведя из строя основного противника, и теперь у него развязаны руки.

Ивата наклонился к кровавой луже.

– Отец был тяжело ранен, но нам известно, что он умер в спальне.

– И что же?

– Если он был в сознании, он мог слышать, как тот внизу разделывается с его семьей.

– Господи, как я люблю свою работу. – Сакаи сморщила нос. – Готов?

Ивата кивнул, и Сакаи открыла дверь в спальню. Повсюду была кровь Цунемасы Канесиро.

Городские огни, как прекрасны они.

Ивата знал, как совершаются убийства. Знал он и что бывает после смерти. Кремация отца займет девяносто минут. Кремация сына, Сейдзи, приблизительно столько же. Такако, жену главы семейства, кремируют за сорок пять минут. Ну а шестилетнюю Хану – минут за двадцать. Для кого-то – полдня работы, не больше.

Ивата смотрел на закат за скалистыми вершинами. Смотрел на камни внизу. На мгновение его охватила оторопь.

Я счастлива с тобой, прошу тебя, скажи.

– Ивата, что с тобой?

– Все в порядке. – Он взял себя в руки. – Здесь темновато.

Сакаи разглядывала пятно крови на кровати. Ива-та распахнул шторы, впустив в комнату яркий свет.

И тогда увидел.

Сакаи пока ничего не заметила. Она сосредоточила все внимание на снимке трупа отца. Множество колотых ран, и это уже после первого нападения в коридоре. Похоже, Фред стал для Пикассо музой.

На фотографии между ребер несчастного виднелось глубокое отверстие.

– Он вынул из него сердце, – шепотом произнес Ивата, все еще глядя на потолок. – Это ритуальные убийства, Сакаи. Сердце – это знак. Видишь, он вырезал только сердце хозяина дома, мужчины. У остальных не тронул.

– Ритуальные убийства? А ты не преувеличиваешь? Может, он убил из-за денег или из мести. А может, мы имеем дело с психом, который увидел открытое окно и решил воспользоваться случаем. Не молчи!