– Это, вероятно, для поддержания формы, чтобы не поправиться, – съехидничала собеседница.

Зиммельман недоуменно посмотрел на нее и даже протер свои роговые очки, а затем негромко продолжил, заметив, как зорко впились в него блестящие глазки госпожи Кранс.

– Я знаю Синди уже несколько лет, и, пожалуй, посоветовал бы ей поселиться скорее в Калифорнии, в Голливуде. У нее несомненный актерский талант. K тому же она обожает публику. C ее красотой и талантом она перевернет кинематографический мир.

– Да, – согласилась госпожа Кранс, – я слышала, что манекенщицы «пенсионного» возраста начинают подыскивать себе что-нибудь подходящее для будущего: подаются в актрисы, певицы… Ведь они привыкли к славе, обожанию, поклонникам!

Было очевидно, что стареющая меланхоличная аристократка сильно завидовала своей молодой и успешной соседке, поэтому Зиммельман никак не отреагировал. Если бы он отвечал на все выпады пациентов, то давно бы пополнил их ряды. Поэтому мужчина продолжил c невозмутимым видом:

– Уверен, что это – временная блажь. Ведь иногда хочется укрыться от суеты.

– Очень основательное это укрытие, – заметила собеседница и обвела взглядом замок. – Больше напоминает крепость или тюремный острог.

В это время хозяйка дома, переодевшись в роскошное черное коктейльное платье с глубоким декольте, вынесла на террасу прохладительные напитки. Гостеприимная Синди хотела проявить личное внимание каждому своему гостю и теперь лихо вышагивала по гранитной плитке на высочайших шпильках с подносом в руках, на котором дрожала дюжина наполненных хрустальных бокалов, при этом сохраняя олимпийское спокойствие, а главное – равновесие. Госпожа Кранс даже затаила дыхание, но ничего страшного не произошло. Заметив ее оцепенение девушка ободряюще улыбнулась женщине. Милые ямочки заиграли на щеках тем знаменитым шармом, делавшим Синди неотразимой и приносившим их владелице баснословные доходы от рекламы.

Не успела девушка скрыться с опустевшим подносом в гостиной, как въедливая госпожа Кранс снова принялась ей промывать косточки.

– Синди такая романтичная. Может, она представляет себя принцессой, заточенной в замке и ожидающей принца, который освободит ее?

Зиммельман снова не услышал собеседницы. Доктор молчал, глядя вслед молодой красавице, юность и очарование которой, видимо, кружили ему голову. Тогда госпожа Кранс громко повторила раздраженным голосом:

– … даже если она и ждет принца, то уж, конечно, молодого и красивого!

На этот раз ей удалось привлечь на минуту внимание доктора. Он вернулся к действительности и снова принялся прилизывать руками свои непокорные локоны. А затем вдруг неожиданно и вовсе покинул террасу, кивнув с холодной вежливостью собеседнице:

– Разумеется, госпожа Кранс.

Английская аристократка только пожала плечами и недоуменно обратилась ко мне:

– Волочиться, как юнец, в седовласом возрасте за юной особой было, как ни крути, пошло.

– Быть влюбленным, не означает волочиться, – возразила я.

Тут на террасе показалась разнаряженная в золотисто–бардовое платье пышущая здоровьем испанка средних лет. Она принесла с собой шумный темперамент, сочный голос и обильное облако терпких духов «Палома Пикассо».

Экономка вежливо представила ее как сеньору Родригес. Знойная испанка просто кивнула в ответ. Видимо, особого интереса я для нее не представляла. Позже я узнала, что это была жена шерифа Кордивьехи, ужасная сплетница, знавшая про всех обитателей городка едва ли не больше своего супруга.

Госпожа Кранс уважительно поздоровалась с сеньорой Родригес, то ли благодаря ее близости к сильным мира сего, то ли из–за ее неисчерпаемой осведомленности.