Товарища звали Юра, Юрий Владимирович Родзянко. Никакого отношения к знаменитому однофамильцу Юрий не имел, но магия исторического имени, как камертон, настраивала общение друзей на неспешный рассудительный лад. Каждому из них было немногим за тридцать. И если в двадцать лет подобный дружеский разговор пестрит курьёзами о настоящем и небылицами о будущем, то в тридцать – мысли о грядущем уступают желанию осознать реально прожитое прошлое.

– Вень, гляди, мы с тобой вскладчину более полувека отмотали от житейской катушечки!

Юрий разлил по единой (так говорят, когда не намереваются вести счёт количеству выпитого) и внимательно посмотрел на товарища.

– Да, Юра, не прост оказался этот «Кносский лабиринт». Я всё думаю, хватит длины клубка дойти до главных событий или оборвётся нить где-нибудь на середине, что тогда?

– Тогда – всё, Венечка, приехали. А куда приехали – какая разница!

– Есть разница. По-твоему, помер человек – и нет его? Жил, не жил – одно безликое нечто, вернее, ничто. Однако вот какое дело. Со мной недавно странное событие приключилось. Держу его в тайне, если расскажу, подумают, что свихнулся я, не иначе. Но тебе доложу. Как говорится: от меня не убудет и к тебе не прибавится, потому что не поверишь.

Венедикт и Юрий, несмотря на давнюю дружбу, были людьми совершенно разными. Веня, вдохновенный романтик, всякий раз с азартом проверял себя и собственную судьбу на прочность и выдержку. Юра, с юности пугливый и расчётливый педант, наперёд всякого действия долго размышлял о надобности оного.

Они подружились случайно. Как-то, возвращаясь из школы, Веня увидел толпу ребят из параллельного класса, обступивших какого-то парня. Не трудно было понять, что назревает самосуд. Веня бросился в толпу. Орудуя локтями и портфелем, раздвинул плотное кольцо «воинов дворовой справедливости» и встал рядом с поникшим и испуганным парнишкой.

– Ты чё? – попёр на Веню рыжий парень, видимо, заводила этого «низкорослого ристалища».

Веня ничего не ответил. Стараясь двигаться размеренно и не торопясь, он сгрёб подзащитного в охапку, рявкнул на рыжего: «А ну, пусти!» – вышел из окружения и был таков.

Спасённого парня звали Юркой. Когда они оказались в безопасном месте, Юра, ещё подрагивая от страха, спросил Веню:

– Почему они отпустили нас?

– Не знаю. Испугались, наверное, – ответил Веня.

Венедикт действительно не знал, по какой причине ему сошла с рук эта демонстративная дерзость. Быть может, в нём в момент напряжения внутренних сил открылось то, что потом многократно закрепится в армейском двухгодичном тренинге, – умение принимать решение, исходя из интуитивных «знаний» о будущем.

Он не был уверен в том, что никто не дёрнется в ответ на его действия. Он даже не думал об этом. Предметом его заботы в те мгновения был сжавшийся в комок парень, а вовсе не собственная безопасность.

Когда же подобных случаев «необъяснимого равновесия» накопилось в избытке, Венедикт озадачил себя проблемой взаимопроникновения времён. И первое, что заинтересовало его пытливый ум, – возможность увидеть будущее.

«Без умолку безумная девица…» – гремел Высоцкий, утверждая право человека на знание предстоящих событий.

– Ты слышал что-нибудь о библейских пророках? – как-то спросила Венедикта мать.

– Нет, кто они? – простодушно переспросил Веня.

– У нас есть книжка… – Мама подошла к книжной полке и стала перебирать корешки книг.

Через минуту она взяла в руки старый рассыпающийся фолиант с красивой, потёртой обложкой и пожелтевшими, во многих местах порванными страницами.

– Это ещё дореволюционное издание. Приданое нашей бабы Зины. Полистай.