– Не веришь? – с этими словами Виктор заграбастал в свои объятия Лялю, закинул ловким движением её ладони себе на плечи. Подхватил, прижал к себе за талию, потоптался на месте, переступая с ноги на ногу, как настоящий гусь, и со словами:

– Видишь, самый настоящий Гусь Обнимусь, – поставил обратно на пол, щёлкнул пальцем ей по носу, как ребёнку.

Обнял Дашу, точно так же переступил, под конец прошёлся по рёбрам пальцами, заставляя изогнуться и засмеяться в голос от щекотки. Сразу же принялся за Славу, которая повисла на шее Гуся, гогоча так, что могла бы составить конкуренцию целой гусиной стае.

За представлением с живым интересом наблюдал Миха. Майор с ничего не выражающим лицом, смотрел сквозь обнимающегося направо и налево капитана. Анатолий Юрьевич вышел, кто-то заскочил на перевязку.

Идиллию прервали звуки далёких выстрелов. Виктор с Вячеславом Павловичем сразу направились на выход, взяв оружие. Ляля невольно вздрогнула, нещадно быстро реальность поставила всё на свои места. Игрушка-обнимашка – символ мирной жизни, а все они на войне.

Славка рванула следом за офицерами, на ходу ловко надевая бронник, словно всю жизнь только его и носила. Вместо школьный формы военное обмундирование.

– Стоять! – у дверей остановил её Вячеслав Павлович.

– Да я одним глазком!

– Села! – рявкнул Вячеслав Павлович, указывая рукой на стул.

Слава замерла на месте. Просверлила взглядом дыру размером с Чёрную в майоре, тот полностью проигнорировал возмущение подопечной. Развернулся и скрылся за дверью.

– Слав, – окликнула Ляля сестру. – Не лезь, – проговорила она одними губами, напоминая, что командир настоятельно «просил» не доставлять неприятностей.

Сколько можно? Достаточно того, что они уже наделали. По их вине погиб человек, сейчас они одним своим присутствием напрягают множество людей, начиная с рядовых, заканчивая командованием группировкой. Радости мало, когда две генеральские дочки торчат где-то на позициях, среди развалин жилого посёлка и пустыни.

– Бой далёкий, ничего не случилось бы! – возмутилась Слава, но к Ляле вернулась, меча молнии взглядом. – Всё против меня. Телефона нет, аппаратуры нет, фотографировать нельзя, даже если бы фотоаппарат выжил.

– Главное, голова на месте, замечу, в прямом смысле «на месте», – флегматично заметил Анатолий Юрьевич.

К вечеру сестёр проводили в основной блиндаж, за ними пришёл Платон, велел пошевеливаться, натянул защиту на Лялю, не дожидаясь, когда она справится. Медикам сказал, что есть трёхсотые – ерунда, чуть посекло, Даша деловито кивнула. Ляля же начала переживать, не на шутку заволновалась.

Раненые, есть раненые, а вдруг среди них Виктор Бисаров? Впрочем, какая разница кто именно? Она не общалась с парнями панибратски, как поступала Слава, но относилась к каждому с теплотой и благодарностью, даже к Дрону с его тупыми, грубыми шуточками и запредельной беспардонностью.

Она чувствовала себя спокойней, когда рядом находился кто-то из этих парней – высоких, загорелых, с обветренными лицами и сильными руками. Общий фон бесконечной, грызущей тревожности никуда не девался, наверное, он останется до момента, пока Ляля не ступит на родную землю, но присутствие бойцов подбадривало, не давало окончательно упасть духом.

До следующего вечера никто не появлялся, кроме нескольких дежурных, которые не обращали никакого внимания на сестёр, все их мысли были с товарищами. Не до глупых приколов, грубых шуток и заигрываний сейчас.

Руки мелко тряслись, Ляля посмотрела на Славку, с энтузиазмом строчащую что-то в раздобытую тетрадь. Заметки, наброски, короткие интервью без имён – работала. Попросила несколько листов, взяла гелевую ручку и начала рисовать для успокоения. Творчество всегда приносило покой в душу и радость на сердце. Живопись – отдушина Ляли с детских лет.