Словом, почти выходной.

Именно поэтому вечером я мануал читать не стал. Мне, если честно, хватило этих жутковатых снов и украденной ими полубессонной ночи. Погода снова улучшилась – солнце таки собралось с силами и взяло реванш, расшвыряв тучи по небу лохматыми кусками. Не хотелось опять сидеть за столом и рассматривать все эти чудовищные непонятно как сделанные снимки и читать исковерканные неизвестным переводчиком корявые предложения.

Инструкция к аппарату Канаверо – Сяопин так и осталась лежать на моём домашнем рабочем столе как одно из тех дел, которые надо бы сделать, не откладывая в долгий ящик, но, признаться, очень не хочется. Некоторое время инструкция мозолила мне глаза, вызывая лёгкое чувство стыда за невыполненную работу, поэтому я вскоре и вовсе убрал её на полку с книгами, стоящую в арендованном мной доме на втором этаже.

Потекли рутинные больничные дни. Работы было немного, два или три больных в день, а остальное время я проводил довольно праздно – играл в игру, ковырял статью да пил кофе с нашей санитаркой, вёл пространные беседы с Семёном о книгах, о политике… Казалось бы, обычные рабочие будни, но… сейчас я понимаю, что это был один из самых спокойных периодов в моей жизни. Чем- то вроде внезапного своеобразного отпуска, который я получил не в канцелярии больницы, а в другом месте. В том же самом, где однажды, наверное, и было решено бросить нас в водоворот предстоящих событий.

Спокойствие рухнуло в один миг – и с тех пор я вообще не уверен, знаю ли я теперь, что обозначает это слово. Я думаю… Думаю непрерывно… Постоянно… Десятки мыслей раздирают меня на части – по чуть-чуть каждый день. Пока живы участники тех событий, пока ходит по земле спасённый мной «пациент», пока живы Надежда, Алла, вряд ли я смогу спокойно спать, есть и делать свою работу.

Правильно ли я тогда поступил? Имел ли я право сделать то, что сделал? И вообще – сделал ли это я? Ну а если не я, тогда кто?

И уже абсолютно не важно, как я провёл операцию, и плевать на данную мной клятву Гиппократа, на все эти лекции в университете и мой красный диплом…

Теперь я ни в чём не уверен. Я сбит с толку, я не знаю, что в этом мире хорошо, а что плохо. Я думал, что вот так поступить будет правильно – и какая этому думанию сейчас цена?

Ноль. Пустота.

Совсем как место, где у человека только что была голова, которую ловко и технологично оттяпал от тела Канаверо – Сяопин.

Признаться, я, так или иначе жду высшего суда. Я всегда старался быть хорошим человеком и нести миру добро, пытаясь жить в гармонии со своей совестью и не совершать зла. Ну и к чему это меня привело?

Ни к чему.

Теперь для многих я – почти дьявол, злобный гений. Как полубезумный учёный, сшивший из трупов у себя в подвале знаменитое чудовище, ожививший и явивший его миру.

Но я ведь просто выполнял работу! Как вы не можете этого понять, тёмные вы деревенские люди?

Но это всё лирика. Простите меня за эти отступления в сторону – всё-таки я не писатель, и мне иногда очень трудно сохранять равномерность повествования.

Их привезли в 16 часов 12 минут 4 декабря 2037 года. Очень хорошо это помню. Я сидел в кабинете, проходя очередную миссию так и не успевшей наскучить мне игрушки и предвкушал скорое окончание рабочего дня. На вечер у меня был припасён простенький мещанский план – посетить вместе с Семёном недавно открывшуюся пивную, куда привозили изумительное владивостокское живое пиво. Я напоминал сам себе домашнего кота, упавшего на спину, зажмурившего глаза и требовательно ожидающего, когда же ему почешут брюшко.

Я уже видел перед собой этот ярко-желтый бокал, жизнерадостно запускающий в последний путь к поверхности пузырьки газа, и тарелку со свежими, ароматно дымящимися креветками с побережья, что находилось всего в каких-то шестидесяти километрах от нас, когда в коридоре послышался шум.