– Во время притаргского заката, – продолжила она, – что воспылал три луны назад, заката ами́йских охотников и диких воплей из бездны Гесса́льских вод, мои воины узрели растерзание вашей «Северной Пирэ́ллы». Она проплывала возле берегов А́скии, когда от буйства или же возмездия подводных сущностей, нарекаемых Гива́лами, ее мгновения были сочтены.

Лживая старуха выпустила из легких потоки дыма, что, клубясь, походили на бестелесный духов.

– А ты освоила кэру́нский! – чья-то напористая речь пламенем сорвалась от нижних порогов. То была склоненная перед властью, неумытая Бирви́нгия, сотрясающая свои цепи.

– За столько лет, с последней нашей встречи, – отозвалась Баки́на, – Ваш несносный язык паразитом залез в мои мудрые мысли. Так что и не вытянешь.

Бирви́нгия плевалась от этих слов, ведь она хоронила ее буквально заживо.

– Пиши, Ге́ссар. – повелела шаманка, отмахнувшись от от причитаний неугодной старухи, как от мухи. – К моему большому сожалению, о великая Вессанэ́сс, мои ладьи подоспели к месту крушения слишком поздно. Нам с трудом удалось отогнать изумрудных монстров и обнаружить десяток разорванных тел на водной колыбели. Наверняка вы хотели отправить к нам гонцов для чего-то важного, но, увы, они не сошли на берег.

– Гадина! – выпалила плодотворица, за что и получила удар в живот. От боли она простонала, прищурив в безысходности покрасневшие глаза.

– Мой долг был сообщить вам об этом, – изрекла Баки́на, – на то есть законы Священного Союза, чтимые всеми. К которым я трепетно отношусь.

На ветвях хвойных шулье́р, замкнутых в нефы, галдели белые совы, словно потешаясь над страданиями пленницы. Недобрая сотня белокрылых птиц гадила прямо на головы восседающих ниже, но, похоже, только Бирви́нгия сторонилась как могла этих непроизвольных атак.

– Я закончила с письмом, мой дорогой Ге́ссар, – сказала Баки́на. – Отправь его сегодня же с совой, пока солнце не опустилось за горизонт.

Юный но́рф утвердил ее волю поклоном головы и отложил перо в сторону. Потребовалась пара минут, чтобы черная смола высохла. За эти пару минут он встал с верхней ступени насеста, распрямился и соловьиным свистом вызвал почтовую сову. Медленно кружась, она слетела с ветки прямо на его руку, спрятав широкие крылья. Пергамент, скрученный в свиток, не нужно было привязывать к совиной лапке, эти птицы намертво вцеплялись когтями в то, что им давали. А произнесенного слова – Вессанэ́сс – хватило для того, чтобы обозначить пернатой путь до адресата. Птица вспорхнула и вылетела в кроновый просвет, Бирви́нгия только и слышала ее отдаляющийся свист.

– Теперь я могу заняться тобой, – сказала Баки́на, оглядев пленницу с высоты своего трона, как сова, что охотится за мышкой. – Ге́ссар, помоги мне спуститься.

Оратор исполнил ее волю и сопроводил старуху вниз. Она с трудом перебирала ногами по деревянным ступеням, скрипящим усталыми невольниками. Их путь от трона до нижнего порога длился всего три минуты, но они показались Баки́не целой вечностью. Плодотворица не могла поверить своим глазам. Даже она в своем преклонном возрасте не такая жалкая и немощная.

«И это та самая лесная ведьма, что вызывает ветер? – не верила она. – Любое дуновение собьет ее с ног».

Когда же шаманка подошла ближе, Бирви́нгию заставили преклониться. Это было несложно, воинственным псам только и стоило ударить по старушечьим ногам. Плодотворица пала на колени, прокряхтев от бессилия. Палманэ́я[5]на ее э́льту[6] зашевелилась, разделяя боль дряхлого тела.

– Вот и ты передо мной склонилась, – произнесла Баки́на. – Ты помнишь тот день в восточном саду? Был заключен Священный Союз, а ты, королевская олениха, решила показать мне достижения своей общины.