– Спит тем сном?

– Да, – Александр чуть отстранился от Мартина, и они оба выпали обратно в мир-квартиру. – Спит тихим беспробудным сном, всегда спокойным. Он под звёздами нашёл покой.

И уже шёпотом, куда-то в сторону, так, как может говорить только живой ветер: «И мне хватило сил на одно слово. Пли. И моя Маргарита спит спокойно, под небом найдя покой».

За проявившимся в дальней стене окном начинается дождь – это ветер остриём своих потоков врезался в массив серо-синих туч, разметал их, заставив плакать вместо себя. Кап-кап. Вода несолёная? Ненастоящие слёзы? У других нет больше и таких. Кап-кап. Мёртвых нет.

– Господин Александр, покажите ещё, – Мартин, вот этот живой котёнок-оборотень, не понимает игры, он хочет ещё. Ещё узнать такое, от чего больше не приходится спать – иначе в каждом сне каждую ночь, а часто и день, видишь лица тех, кто теперь спит постоянно. Спокойным сном.

– Давай руку, – и Мартин протягивает ветру руку, и тот, прежде чем показать следующую часть игры, гладит свободной рукой мальчика по голове как сына. Как мог бы гладить свою дочь молодой генерал, если бы только он в давнем-предавнем будущем не решился на одно-единственное слово.

Лает собака. Плешивый пёс с левым обгорелым боком. Морда вся истрепана, в колтунах шерсть, бывшая некогда пушистой, такого жёлто-кирпичного оттенка. Теперь же шерсть грязно-серая, слипшаяся. А вот уже пёс воет – не на Луну или, как говорят о собаках с очень-очень хорошим зрением, – на Юпитер. Отзываются ему в ответ воем частички той стаи, что решили для себя: не лучше ль того, чтоб греть бока друг друга и поровну делить свой дом с ветром и небом, – принять в стаю человека. Принять под защиту свою и свою ответственность – ответ держать. Когда не бездомного пса находит человек, но человека без дома в душе своей – находит пёс. И люди не будут знать о том, что приняты они в стаю, но каждый вечер, а когда случается беда – то и в час дня и в каждую минуту горя, – перекликается стая, спрашивая и отвечая: Цел ли каждый?

Человек? Зверь?

Без разницы. Цел ли каждый? Цела ли стая? Ответ держат некогда волчьи переклички, потребные для охоты. Теперь иначе всё.

Воет пёс, скулит. Воет. И слышит вой в ответ: целы мои, цел мой, целы…

Воет – цел сам пёс и ответ несёт за тех, кто выть не может, но так же в стае. В семье – если на языке человеков.

А этот пёс одиноко воет – о себе говорит. Хочет и о доверившемся ему человеке, да нет его рядом. Вот здесь, в метре, ещё нос чует. Нет, нос давно его чуять перестал – и три луны прошло и шесть скоро будет. Лежит не шелохнётся человек, сквозь землю ни запаха его, ни слова, ни сердца удара не услыхать. Только греть его, хоть бы вот так, через матушку-землицу отощавшим животом своим и шерстью, уж какая теперь есть, остаётся псу. И греет. Защищает – как может. Нет у собак своего бога, но, как и у Бога – нет мёртвых, нет их и для собак.

Только одиноко и протяжно звучит вой усталого пса, обрываясь там, где ответ должен звучать за своего человека. Нет ответа, но я берегу его, человека, и отвечаю, как могу, – я цел, я с ним.

Теперь сам Мартин выходит первым. Отключается от Сети. Незаметно для него самого, обернувшегося котёнком, – отпадают штекеры проводов от ячеек подключений в шерсти на кончике хвоста Мартина.

– Ма-у. Ма-у, – жалобно разносится по миру-квартире. Котёнок понимает и принимает беспокойство пса – куда больше естественное, родное – то, что он уже испытал сам. Ребёнок-без-родителей, это он был почти как те люди, без дома в своей душе. Одни дают имя, другие помогают выстроить дом. Родные. И что стоит имя, если нет рядом, нет больше того, кто произносит его так же, тем же голосом, каким дал. Чего стоит дом, даже внутри себя, если часть его пуста, часть его мертва.