Машина пустая.

– Служба спасения, – слышится в трубке.

Сбитый с толку, он оглядывается по сторонам. В пяти метрах в траве виднеется что- то розовое.

– Служба спасения. Что у вас случилось? – вновь раздается женский голос диспетчера.

Мужчина подбегает и видит девушку. Она лежит на траве, видимых повреждений нет – ни ссадин, ни крови, кажется, что она прилегла полюбоваться закатом и задремала.

– Здесь… Здесь жуткая авария, – пытается выдавить из себя водитель.

Он садится рядом, прикладывает пальцы к ее шее. Не может нащупать пульс. Кожа девушки бледная и холодная. Признаков жизни нет.

– Служба спасения. Вас не слышно, – тревожно говорит диспетчер.

Голос в трубке, наконец, заставляет его отойти от шока.

– Алло! Диспетчер, хочу сообщить о жуткой аварии. Молодая женщина, она, она, кажется, мертва! – кричит он…

Солнце лениво закатилось за горизонт. Ясная, жаркая погода внезапно сменилась ненастьем. Небо затянули серые тучи, и с высоты на землю обрушились первые холодные капли дождя.

Тем временем туристический автобус медленно тянулся в пробке.

– Что там случилось? – спросил один из пассажиров.

– Авария вроде, одна полоса перекрыта полностью, – ответил водитель автобуса.

Проезжая мимо места ДТП, пассажиры во все глаза разглядывали покореженные машины, кареты «Скорой» и пожарной службы.

Мальчик в красной футболке тоже смотрел в окно. В вечерних сумерках под проливным дождем на другой стороне трассы с обочины два медика в синей форме везли каталку к машине скорой. Из-под белой простыни, накрывавшей тело, торчала женская рука и край ярко-розового пиджака. А в кювете, завалившись на крышу, лежала красная машина с теми самыми красивыми литыми дисками.

Мальчик отпрянул от стекла, отвернулся, закрыв лицо руками.

В палате интенсивной терапии отделения нейрохирургии Воронежской областной клинической больницы было светло и не по-больничному уютно. Стены окрашены в персиковые тона. На больших окнах полуоткрытые жалюзи. Через их полоски в комнату проскальзывал яркий солнечный свет. На столе, в обход всех запретов, стоял большой букет цветов. Круглые часы на стене показывали 9 утра.

Посередине палаты стояла большая кровать-каталка. Рядом современная аппаратура с множеством электронных датчиков. Аппарат ИВЛ тихо гудел и булькал, от него исходило тепло. Его трубки тянулись к кровати, однако он сейчас не был нужен пациенту, дышавшему самостоятельно.

На кровати лежала Анна. Бледная, недвижимая, хрупкая, такая беззащитная и… чрезвычайно красивая. Рядом в кресле сидел Джон и не отрывал от нее взгляда.

– Я мог потерять тебя, – тихо сказал мужчина. – Ты слышишь меня, Эн?

Его рука убрала золотистую прядку волос с лица Анны. Ее длинные ресницы были неподвижны, грудь под простыней поднималась от редких, но самостоятельных вздохов.

В палату зашла заведующая отделением. Анастасия Воронкова —женщина около 50-ти, ведущий нейрохирург в регионе. Когда-то, лет двадцать тому назад, она начинала свою карьеру в отделении хирургии вместе с ее отцом – уже опытным хирургом.

Джон встал.

– Евгений Михайлович, рада вас видеть, – сказала врач.

– Доброе утро, Анастасия Игоревна, взаимно, – ответил он.

– Вы так и пробыли здесь всю ночь? – спросила она.

– Честно сказать, я очень обеспокоен, – признался молодой человек. – Я ознакомился с историей болезни. С момента аварии прошло уже больше суток. Анна не реагирует на внешние раздражители, сердцебиение замедленное, но при этом ее мозговая активность в норме, и она продолжает дышать самостоятельно.

– Это следствие полученной черепно-мозговой травмы, – ответила Анастасия Игоревна. – Хотя, готова признать, что травма Анны средней тяжести и не должна была вызвать таких серьезных последствий. Я не могу сказать, почему она до сих пор находится без сознания.