Алан привел Кит посмотреть на прототип.

– Это ты его собрал? – спросила она.

– Ну, его собрали для меня. Я помогал его сконструировать.

– Потрясающе, – сказала она. – И ты на нем можешь ездить?

– И не только я.

Она погладила прототип, попятилась, оглядела его целиком, оценила.

– Очень хорошо, пап.

Вернется в отель и напишет Кит письмо. Несколько дней назад она прислала великолепный трактат – шесть страниц аккуратным почерком, в основном проклинала мать, больше не желала с ней знаться. Теперь Алан в странном положении – вынужден защищать женщину, которая так часто и так бездумно пробивала в нем дыры, что ему еще повезло, если он хотя бы издали кажется целым. Кит обличала, выносила окончательный приговор – ее письмо документировало, оправдывало, прославляло финал ее отношений с матерью.

Так дело не пойдет. Нужно залатать дыру. Алан не желал быть отцом-одиночкой. И опасался – точнее, знал, – что, признав недостойной мать, Кит, используя те же инструменты оценки, сочтет непригодным и Алана. Всему есть предел. Надо поддержать Руби.

Алан и Кит переписывались годами. Первое письмо – когда Руби задержали за нетрезвое вождение. Алан хотел обрисовать дочери контекст. Хорошее письмо, пап, сказала она тогда. И с тех пор Алан записывал для нее свои мысли, по три-четыре страницы, и, как выясняется, не напрасно. Кит говорила, что во дни сомнений перечитывает эти письма. Они остужали ее злость, не раз уводили от края. Обычно она хотела расстаться с матерью, разорвать отношения. Они с Руби по-разному устроены, теперь это очевидно. Кит пошла в Алана флегматичностью – Руби назвала бы это буржуазностью, – но, так или иначе, дочь вымотали эти штопоры, она уставала от глубинной чистки, в которую Руби превращала каждый их разговор.

Но для начала Кит нужны стратегии защиты от хаоса. Ограничение контакта. Алан и сам лишь недавно научился. Спасение – в электронной почте. Они с Руби договорились свести общение к переписке, только о Кит, и не более трех строк. Помогло. Алан два года не беседовал с Руби по телефону, и после прекращения огня его нервы успели окрепнуть, а рассудок – слегка передохнуть. От громких голосов Алан больше не подскакивал.

– Алан!

Он обернулся. Брэд. Алан вздрогнул, но прикинулся невозмутимым.

– Как там у вас продвигается? – спросил он.

– Нормально, – сказал Брэд. – Но уже почти три. Вы в офис? – Брэд, не оборачиваясь, указал подбородком на Черный Ящик.

Алан глянул на часы. 14.52.

– Ага, – сказал он. – Речь репетирую.

Вслед за Брэдом он пошел по набережной.

– Насчет еды не переживайте, – сказал Брэд. – У Рейчел в сумке нашлись крекеры. Так что мы в шоколаде.

Вялый сарказм. Алану не нравился Брэд.

У шатра Брэд остановился.

– Удачи, – сказал он. В лице его читались испуг и изумление. И в эту минуту Алан понял, каково оно будет, когда много лет спустя он станет слаб, не в состоянии о себе позаботиться, а Кит впервые заметит, что он гадит в штаны и пускает слюни. Она посмотрит на него, как сейчас смотрит Брэд, – воззрится на человека, от которого больше бремени, чем блага, больше вреда, чем пользы, зряшного, не нужного мировому прогрессу.

Маха попивала чай со льдом.

– Ой, здравствуйте, мистер Клей.

– Здравствуйте, Маха. Карим аль-Ахмад появился?

– Боюсь, что нет.

– Мне подождать? У нас встреча в три.

– Да, я знаю. Но он сегодня сюда не выберется. Он, к сожалению, застрял в Джидде.

– На весь день застрял?

– Да, сэр. Но он говорит, что будет завтра. С утра до вечера, так что назначьте время сами.

– Вы уверены, что мне больше не с кем поговорить? Только про вай-фай, еду, такие вещи?