– Усмиряю тебя, – говорит он. – Я думал, это очевидно.

Голод с безмятежным лицом связывает мне руки. Потом откидывается назад и оценивающе смотрит на меня.

– Будешь еще пытаться меня убить?

Я перестаю вырываться.

Так вот в чем дело? Он не хочет, чтобы я опять напала на него?

Я слишком долго тяну с ответом.

Уголок рта у всадника кривится.

– Так я и думал, – говорит он, принимая мое молчание за согласие.

По правде говоря, если только представится возможность, я непременно попытаюсь вывести его из строя еще раз.

С минуту всадник смотрит на меня изучающим взглядом.

– Для того, кто так боится кисок, – говорю я, – ты что-то уж очень долго меня разглядываешь.

Жнец не клюет на эту приманку.

– Скажи, – говорит он, сидя в той же позе, откинувшись назад, – что бы ты сделала на моем месте, если бы девушка, сперва спасшая, спустя годы попыталась тебя убить, а потом вдруг оказалась твоей пленницей?

Дальше по сюжету – моя смерть. Мучительная. Я определенно упустила второй шанс спасти свою жизнь.

Я смотрю на всадника, совершенно упав духом.

– Не знаю, – отвечаю я с горечью. – Я же не монстр.

Эти пугающие глаза все так же оценивающе смотрят на меня.

– Я никогда не делал исключений для кого-то из людей, – признается он, – и не хочу делать их сейчас.

По его тону я понимаю, что следом будет «но».

– Но должен сказать, что пока только один человек спас мне жизнь. Этот случай, увы, оставил во мне след. – Он наклоняется ближе. – Это должно тревожить такого хрупкого цветочка, как ты.

Еще как тревожит, приятель.

Он встает, не сводя с меня своих зеленых глаз.

– Утром мы с тобой еще поговорим. – Голод направляется к выходу из комнаты, но у самой двери останавливается. – А если ты попытаешься исчезнуть из этого дома, я заставлю тебя об этом пожалеть.

В голове тут же всплывают картины окровавленных тел в гостиной и в общей могиле за домом. Я могу сколько угодно храбриться и дерзить, но ни за что на свете не сделаю попытки бежать этой ночью. Голод не из тех, чье терпение стоит испытывать.

Всадник окидывает меня взглядом с ног до головы.

– Надо было тебе держаться от меня подальше. Даже если ты и сейчас все еще тот маленький цветочек, который спас меня когда-то, – не в моих правилах позволять цветам расти…

– Просыпайся.

Я вздрагиваю от голоса Голода и открываю глаза.

Он смотрит на меня сверху вниз – хмуро, так, словно его злит само мое присутствие.

Я ошарашенно моргаю, осматриваюсь вокруг, а затем снова перевожу взгляд на всадника.

– Ты не слышал, что принято стучать? – говорю я, подавляя зевок.

– Ты моя пленница. Предупреждения тебе не по чину.

– М-м-м…

Глаза у меня закрываются.

– Просыпайся.

– Только если ты намерен перерезать эти веревки, а так нет, – отвечаю я, не открывая глаз.

Это уже не первый раз, когда мне приходится спать со связанными руками. Однако определенно самый дерьмовый из всех. Раньше мне за такое хотя бы платили.

Миг – и Голод срывает одеяло с кровати. Но если он хотел меня припугнуть, то у него не получилось. Я привыкла ожидать какой угодно сумасшедшей херни, когда я в постели. А куда денешься? Издержки профессии.

Я слышу металлический звон вынимаемого из ножен клинка.

– Похоже, у тебя на редкость плохо с чувством самосохранения, – говорит он.

Я снова открываю глаза, стряхивая остатки сна, чтобы внимательно следить за кинжалом в руке у всадника.

– Ты просто злишься, что я не больно-то испугалась.

На самом деле ночью я пришла к выводу, что Голод не собирается меня убивать. Так мне кажется. По крайней мере, пока. Это сильно придало мне храбрости. Остальное же – просто бравада. Еще одно умение, которое я приобрела с тех пор, как стала женщиной легкого поведения.