Апрель 2004-го

Группа по обмену приезжает на неделю, Бьерн остается на две. Пока я езжу в универ, он занимается своими делами, иногда у меня получается присоединиться к экскурсиям. У памятника Пушкину девушка обращается ко мне по-датски, извиняется и говорит, что я похожа на датчанку. Думаю, после немецкого выучить этот ломаный язык мне никак не удастся.

Бьерн свободно пользуется метрополитеном, вооруженный картой Москвы и сотовым. Мама приглашает нас на обед, где он производит фурор, заявляя, что не ест «рыбьи яйца». На выходные мы уезжаем в Питер – город очаровывает романтикой и пленяет гостеприимством. Не хочется возвращаться, не хочется расставаться. В такт поезду стучит мысль: «А что дальше, что дальше?»

Брат отвозит нас в аэропорт. Бьерн обнимает меня и покрывает поцелуями мокрое лицо:

– Я тебе позвоню.

Май 2004-го

Мы продолжаем созваниваться, но напряжение осязаемо. Я обещаю летом приехать, хотя у меня запланирована стажировка в Германии – ну, это же рядом.

– Штутгарт? – переспрашивает Бьерн. – Юг Германии, на противоположном конце страны.

– Я могу прилететь на выходные.

– Прямого рейса нет, шесть часов с пересадкой в Амстердаме.

– Можно пересечься в Копенгагене.

– В самом дорогом городе Европы?

Я вздыхаю, во рту чувствуется горечь поражения.

Через неделю он звонит опять, у меня дурное предчувствие:

– Привет!

– Привет…

– Я переезжаю в Орхус, буду писать кандидатскую.

В глазах стоят слезы, но в душе теплится надежда.

– Ты знаешь, я все взвесил и думаю, что нам лучше расстаться. Не стоит ограничивать друг друга. Я не готов к серьезным отношениям и тем более не в состоянии поддерживать их на расстоянии.

– Подожди, Бьерн, можно что-то придумать…

– Прости! Так будет лучше… – Он тихо повторяет, как заезженная пластинка.

В голове пульсирует обида, сердце отказывается повиноваться.

Июнь 2006-го

В конце июня раздается звонок. Плохо слышно, связь прерывается, но я узнаю голос с первого слога.

– Ты в Коломне?

– Да, приехал на пару недель прыгать с парашютом.

– Ага… – Про себя думаю, какой он сумасшедший.

– Можно заехать?

– Конечно! Адрес дать?

– Я помню.

Дверь оживает требовательным звонком. Передо мной стоит грязный спортсмен с огромным баулом:

– Жил в палатке… Извини… Постриглась?

– Ага! – киваю я, а у самой улыбка до ушей.

– И вышла замуж… – замечает кольцо на пальце. – Я так и знал.

Я обнимаю это чудовище. Он прижимает меня к себе свободной рукой. В спальне плачет шестимесячный сын. Начинается суета, я сажаю малыша в слинг, приношу свежие полотенца в ванную, Бьерн загружает белье в стиральную машину.

Потом пьем чай на кухне, он качает сына на коленке.

– Глупо вышло. – Бьерн поднимает кристально-голубые глаза на меня. – Я тебя упустил.

Пауза повисает в воздухе, за окном щебечут птицы и мягко вьется тополиный пух.

Муж поздно приходит с работы. Я расстилаю Бьерну диван в гостиной. С утра мужчины готовят овсянку, до меня долетают обрывки оживленной беседы.

Мы идем с коляской через парк, Бьерн бросает:

– Хороший выбор!

Киваю, понимая, что он о муже.

У мамы на антресолях Бьерн оставляет кроссовки, палатку и спальный мешок – не хватает места в багаже. Я обещаю переслать ему их в Данию и провожаю до метро:

– Может, останешься? Переночуешь в гостиной, нам несложно.

– В хостеле переночую, – упрямо мотает головой.

– Ну, пока. Бывай!

– Пока, – наклоняется и целует меня в щеку. Я обнимаю его. Сын начинает реветь. Бьерн исчезает в толпе, а меня пронзает мысль, что нового адреса и телефона он не оставил.

Город с моста казался сгустком огней, кое-где залитых чернилами. Машины истерично гудели – затор был такой, что никто не двигался. Все готовились к Новому году, суетились и нагружали улицы сильнее обычного. Гелла решила поехать в объезд, но оказалась в еще большей ловушке – девять вечера, а она, голодная и усталая, никак не могла добраться до дома.