– Из цельной сосны?

Она перелистывает описания различных гробов, откашливается так, что воздух дрожит. В саду с глухим стуком падает с дерева яблоко, обычно мы собирали их, делали варенье и мармелад, но в этом году не получилось. Много всего произошло ближе к концу, но Бриккен не видит. Мне приходится напоминать себе – шторм после того, что я сделала, бушует только внутри меня.

– Да, – отвечаю я, уткнувшись взглядом в стол. Может быть, мне следовало ответить по-другому?

Сосна подойдет Руару, не зря у него были охотничьи сапоги и шапка. Все усыпанные хвоей тропинки принадлежали ему, он прекрасно знал, куда они ведут, где прячутся лисички, мог отыскать гнездо кроликов и поймать их голыми руками. Шкура животного на его охотничьей вышке, ворсистая наощупь, казалась такой мягкой при соприкосновении с моей голой спиной. Лес стал его королевством. Не то, чтобы это помогало – вся эта страна королевство, но титулы никого еще не спасли. Как раз сейчас Густаф VI Адольф умирает в больнице, хотя он и король.

Все может покатиться в тартарары – для кого угодно, в любой момент.

Моим проклятием стала моя трусость. Мне было лет семь-восемь, когда я поняла, что дело не только в Ливе. Это случилось, когда я поехала с отцом в Сёдерхамн – выйдя из привычного круга деревьев, тьмы, пустоты, окружавшей деревню. Кажется, он собирался поговорить с кем-то о ценах на рожь или овес. Помню, стоял погожий день, солнце пробивалось из-за белых плотных облаков. Пока мы шли по улицам, казалось, что в городе разом зазвонили все будильники, внезапно зазвучал оглушительный звон, везде люди, быстрые шаги – все куда-то спешат! Безумные глаза, наперегонки с минутной стрелкой. Громкие звуки, странный диалект, быстрая манера говорить. Рычание моторов, звук сигнальных рожков, шарканье подошв по земле. Городские люди. Я пыталась отступить в сторону, постоянно чувствуя, что путаюсь под ногами. Везде – спешащие люди, обходившие мое невзрачное существо, огибавшие меня, словно липкое пятно, к которому не хочется прикасаться. Если я упаду, меня затопчут? На тротуаре в одиночестве стоял мужчина и плакал, я не смогла отвести глаза. Казалось, всем остальным вокруг него не по себе, они избегали смотреть друг на друга, обходили его стороной, в молчаливом согласии делая вид, что его нет – ведь так себя не ведут.

Тогда я впервые увидела тень своей Овчарки – тьму, струящуюся из-за угла.

– Она нашла меня! – вырвалось у меня.

Отец подтолкнул меня впереди себя к дверям, в которые нам предстояло войти, его грубые руки спокойно лежали на моей спине.

– Вперед, малышка Кора, – сказал он мне.

Казалось, он ничего на свете не боится. Я волочила ноги по земле в надежде, что он повторит эти слова.

На обратном пути мы остановились, чтобы захватить соседского Юхана, работавшего в типографии, и подвезти его до дома.

– Папочка, пожалуйста, нет!

Соседский Юхан перенес полиомиелит. Отец что-то говорил про перерыв, табак и клетчатые кепки, хотел заглянуть и поздороваться с ребятами, работавшими в типографии. Звуки множества ног, шуршащих об асфальт, все еще отдавался во мне, когда мы вступили в большой цех типографии. Там царил полумрак. Грохочущие машины, маленькие грязные окошки. Позади нас с металлическим лязганьем захлопнулась дверь. Покачиваясь на кончиках пальцев, я думала о том, как хромает соседский Юхан – боялась, что болезнь перепрыгнет и на меня, стоит ему только прикоснуться ко мне. Что тогда будет? Меня парализует? Я останусь хромой? Умру? Слова Ливы о женщине, работавшей здесь уборщицей и попавшей в Норрфлю, звучали у меня в ушах, в ногах уже ощущался полиомиелит, перед глазами стояло лицо незнакомца с полосами от слез на щеках, а городские люди обходили нас обоих по широкому кругу.