Старик, участник Первой мировой войны, побывавший у немцев в плену, решил, что это может быть шпион. Зная несколько слов по-немецки, пытался что-то прояснить, но тщетно. И тогда в помощь старику позвали меня.

Мы сидели с ним вдвоем, пытаясь добиться от незнакомца хоть слова. Но он молчал.

Правление, между тем, окружила толпа любопытных. Толкая друг друга, взрослые и дети заглядывали в окно. Сенсация! Поймали шпиона! Поймали дезертира!

После звонка в район, оттуда вскоре пришла машина, парня увезли. Кто был этот странный незнакомец, мы так и не узнали.

Но я стал местной знаменитостью.

Приближалась осень. Утешительных известий радио не сообщало. Оставаться на зиму в этой глухой деревне, в ста километрах от железной дороги не хотелось. Здесь не было простейшего медпункта, врача, школы.

И вот тогда папа с мамой решили, что нам надо перебираться в большое село Буланово, где все это было.

По приезде туда, мы с папой отправились искать квартиру. Но везде получали вежливый отказ. По совету эвакуированных, ранее обосновавшихся здесь, мы направились в правление местного колхоза. И нас сразу определили на квартиру, где жила довольно большая семья: старики-родители, их дочь с мужем и четырехлетней девочкой.

Нам выделили темную, маленькую каморку с полатями для сна во всю ее ширину, как в Сенцовке.

Рядом на полу находились наши вещи, в том числе увезенный из Мстиславля мешок с мукой. Наш «золотой запас».

Однажды ночью я проснулся от непонятной боли в ухе, в котором что-то неистово тарахтело. Я испуганно заметался на полатях, потом соскочил на пол и волчком завертелся, схватившись за ухо.

Все в доме проснулись, переполошились.

– Ну-ка, наклони голову! – на пороге каморки стоял в одних трусах старик-хозяин. В руках он держал стакан с водой.

– Подставляй ухо. Смелей, смелей! Нальем туда малость воды, и клоп, как ошпаренный, выскочит оттуда.

Я подставил ухо, старик плеснул туда немного воды.

– Теперь попрыгай, выливай воду! – командовал старик.

Я покорно следовал указаниям хозяина, и клоп действительно вскоре вместе с водой выскочил из уха. Постепенно все угомонились, и дом вновь окутала привычная ночная тишина.

Утром мы узнали о другой неприятности, связанной с ночным происшествием.

Нашу каморку освещала бутылочка с керосином и фитилем, которая стояла на маленькой полочке, укрепленной на стене. От испуга, ночью вскакивая, я в темноте задел рукой эту бутылочку. Она упала прямо на мешок с мукой. Испеченный из нее хлеб есть нельзя было, но мы ели. Давились, но ели.

В Буланове я однажды неожиданно встретился с рыжеволосой Раечкой из Сенцовки. Хозяева, у которых мы остановились, были ее родственниками, и она навещала их. Меня она опять угощала семечками.

Вообще, семечки – это национальное лакомство у местного населения. В Буланове, помню, по вечерам вся семья усаживалась вокруг огромного таза с семечками и до ухода ко сну опустошала его. Шелуху сплевывали прямо на пол. Меня ни разу не приглашали в свою компанию. Проходя мимо, я только по-детски облизывался.

С первого сентября, как в доброе мирное время, начались занятия в школе. У меня не было ни учебников, ни тетрадей. За помощью я обращался к местным ребятам.

Домашние задания мы обычно готовили вместе с Олегом Хованским, жившим по соседству. О нем у меня остались самые приятные воспоминания.

Я окончил седьмой класс с отличными оценками. Только по Конституции в аттестате стояло «хорошо». Этот предмет преподавала у нас пожилая еврейка, эвакуированная с Украины. Вид у нее был, прямо скажем, незавидный, неряшливый. Ребята подшучивали над ней, дисциплина на ее уроках оставляла желать лучшего. И в конце учебного года она отыгралась на нас. Отличные оценки поставила только двум девчонкам-тихоням.