Залез в свой ящик стола. Синяя папка лежала на месте. В ней все в целости и сохранности. Жадно перечитал содержимое и удивился: по-прежнему почти все помнит наизусть.

Первые дни прошли в радости встреч с тетей, одноклассниками, разными приятелями. У магазина столкнулся с Валеркой, сжимающим в руке бутылку портвейна. Завидев Година, тот хотел было шмыгнуть в сторону, но Алексей не упустил его. Злость на этого ханурика прошла. Мирно протянул руку:

– Привет!

Валерка, ожидая самого худшего, осторожно протянул в ответ свою:

– Привет! С возвращением! – Кивнул на бутылку в другой руке. – Бухнём? Обмоем?

– Нет, некогда мне. А у тебя какой повод?

– Да какой повод… Так, ничего особенного, – отвел глаза.

– Да ладно, чего скрывать-то! Знаю! Поздравляю! Ты ведь женишься на Кате?

Валерка насупился:

– Думал, аборт сделает, но ей родители не позволяют. Так что, наверное, придется.

– Наверное?

– Ну, придется.

– Придется!

Потом Алексей рванул в Потаповку. С трудом открыл заржавевший замок на синей двери. Все на своих местах, и слишком тихо в доме.

Все его друзья также благополучно вернулись из армии. Митяй и Андрюха с ходу женились на потаповских девушках, которые их провожали и ждали из армии. Дождались.

Николай как раз накануне приезда Алексея тоже со своей заявление в ЗАГС подали. Но этот друг женился не на местной. Провожавшая в армию ждала, Николай же сам ей написал: встретил, полюбил другую. Служил он на Сахалине и привез оттуда диковинную для Потаповки девушку – тоненькую, смуглую русскую кореянку. Попросил родительского благословения. Мать с отцом приняли, не упирались:

– Что ж, теперь в нашем русском роду кроме мордвы, татар да осетин еще и корейцы будут.

Друзья приезду Година, конечно, обрадовались. Просидели за столом да на берегу Енюшки всю ночь. Одну. В последующие дни виделись уже ненадолго: то ли жены-невесты своих половинок придерживали, то ли, правда, у каждого было полно неотложных семейных дел. И ему они советовали:

– И тебе жениться пора, Леха! Иначе жизнь, понимаешь, получается какая-то неполная…

Он и сам это чувствовал. С одной стороны, то, что Катя сошлась с Валеркой, принял с облегчением, с другой – хотелось заполнить кем-то ту пустоту, которая образовалась после разрыва с невестой. И друзья со своими семьями были уже не такими близкими, и от родителей он за два года службы хоть и немного, но отвык, отдалился.

Ближе к вечеру зашел к соседке Зине, за которой ухаживал до армии. Та Година встретила с радостью и большим животом – как и Катя, была беременна:

– Эх, Леша, я бы тебя дождалась, если бы сказал, что хочешь, чтобы ждала. Но ты же не сказал!

– Не сказал!..

Немного поговорили о погоде, о видах на урожай картошки. Зина глянула на его запястье:

– Сколько времени? Сейчас муж придет с работы, надо ужин на стол накрывать! Хочешь с нами?

– Нет, спасибо!

Вернулся к себе. В застоявшемся без хозяев доме было неуютно. Просто без дела шататься по деревне – тоже приятного мало. Наутро сходил на синекрестовое деревенское кладбище, попрощался с дедушкой и бабушкой. Зашел к соседям с противоположной от дома Зины стороны.

Его встретил старик Прокопыч:

– Какой ты, Лешка, вымахал-то!

– А где?..

– Похоронил я, Леша, свою старуху, – и заплакал. – Горше нет жизни без нее, без моей ласточки…

Было очень жалко доброго старика Прокопыча, с которым всю жизнь дружили Годины. Дедушка Алексея тоже ведь потерял свою жену, но никогда не плакал при внуке. Все держал в себе. Может, потому так быстро и ушел вслед за бабушкой?