Песней звонкой зазвучи.

Путь–дорогу не петляй.

Горе мне не отмеряй.

И одну не оставляй.

В трусости не укоряй.

Гостем я к тебе пришла.

Отпусти ж домой меня.

Ночка силы все сожгла,

В путь–дороге в сон клоня…”

Откуда не возьмись, в ночи сверкнул светлячок, за ним еще и еще. Внезапно, затерянная в высокой траве стежка, стала видна, как на ладони. Я бросилась следом за лесными фонариками, попутно благодаря их за проложенный путь.

По ощущениям, я шла безумно долго, несколько часов. На деле же, наверняка, все было иначе, потому что рассветать еще не начало. Но я безумно устала. И уже перешла на шаг, стараясь все–таки не отставать от прытких светлячков.

Лес вокруг стал гуще. Плотные кроны деревьев закрывали звездное небо, и тьма стояла, хоть глаз выколи. Лишь неугомонные лесные фонарики все еще скакали впереди, освещая тропинку между корягами и буреломом.

Всю дорогу я безмолвно плакала. Слез не осталось. Только иногда из груди вырывалось не то рычание, не то стон.

Глаза от кромешного мрака уже болели так, что мне казалось, будто они сейчас взорвутся или просто-напросто вывалятся и покатятся впереди меня. Устала. Как же сильно я устала! И, когда мне уже хотелось просто лечь и умереть, впереди, меж стволов вековых дубов, мелькнул свет в оконце. Я, собрав последние силы, бросилась к нему.

Вскоре совсем недалеко от тропинки на лесной поляне, стал виднеться скромный одноэтажный деревянный домик. В темноте рассмотреть его получше не представлялось возможным. Единственное, что сразу бросилось в глаза – домишко был совсем крохотным. У нас баня больше! Видимо, возвели его довольно давно. Даже ночью заметно, что он весьма обветшалый, и порос мхом и лишаем. Стена с окном совсем покосилась, склоняясь кровлей почти к самой земле. Будь я повыше ростом, возможно, даже не заметила бы этого огонька.

Когда я уже ставила ногу на первую ступеньку крыльца избушки, дверь распахнулась и навстречу мне вышла старая женщина. Она была высокой, худощавой, с повязанным назад платком на голове, а из него, кое–где, торчали длинные запутанные седые пряди. На плечах у нее саваном лежал, видавший виды, теплый серый платок, а под ним виднелось не то старое блеклое платье, не то ночная рубашка.

Бабка посмотрела на меня строго и оценивающе. Я уже хотела заголосить, что мне нужна помощь и рассказать, что случилось, но она подняла руку, останавливая меня, затем поднесла палец к своим губам, и начала как–то странно озираться. А потом отошла от двери и кивком пригласила войти.

Так я оказалась внутри этого маленького бедного простого домика, как мне показалось снаружи в темноте. Но внутренний вид меня удивил настолько, что я ахнула. Свет, послуживший мне маяком в лесу, исходил от толстой восковой свечи, стоявшей на чашке у окна. Словно хозяйка специально зажгла ее.

Я растерянно огляделась. Как поняла, в доме три комнаты, кухня, уборная или кладовка, а слева от входной двери – лестница, ведущая на чердак. Дома чисто и опрятно, даже уютно. Все каморы, на мое искреннее удивление, выглядели довольно большими.

Белая печка стояла в первой комнате. На окнах везде, кроме того, рядом с которым находилось зеркало, висели занавески – белые и воздушные. Двери в спальни были распахнуты. Из каждой каморы виднелись: темная деревянная кровать, два стула и стол из такого же дерева. Зарево свечи отражалось в больших зеркалах. Они окаймлялись очень красивыми широкими рамами из светлого, почти белого цвета дерева, с вырезанными на них цветами и странными символами.

Убранство хижины так поразило меня, что я загнала мысли о пожаре в самый дальний уголок в своей голове. Я смотрела на все, открыв рот. С домом, явно, что–то было не так. Не могло все это быть в той маленькой хибаре, в которую я вошла.