– Ну, не тяни резину, – заныл Рогатько.

– Если б не так воняло подсолнечным маслом, был бы настоящий шедевр. Марчелло, нарезай хлеб, начинаем пир горой.

Рогатько стал яростно колотить себя в грудь и оглашать окрестности счастливым рыком хищника, забившего неопытную лань.

Все уселись за стол, и каждый начал намазывать на хлеб икру. Самый толстый слой положил Рогатько. Марик и Женька удовольствовались более скромным покрытием. Женька разлил по стаканам портвейн.

– Чтоб не сглазить, пьём без чоканья.

Женька и Рогатько выпили свои стаканы до дна, Марик только половину.

– Ну, вперёд и с песней, – сказал Женька, и они почти одновременно вгрызлись зубами в шедевр.

– Тает во рту, – сказал Марик и надкусил ещё один щедрый шмат ржаного хлеба с чёрной икрой. Рогатько, набивший рот так, что с трудом мог говорить, неразборчиво произнёс, что хорошо бы селёдочку под это дело, а то подсолнечное без селёдки… И тут Марик громко икнул. Следом за ним почти одновременно икнули Женька и Рогатько.

Икота сначала шла невпопад, трио распевалось, но постепенно учащалась и, похоже, не собиралась успокаиваться. Мальчишки испуганно смотрели друг на друга.

– Воду, пейте воду! – крикнул Женька и бросился к умывальнику.

Жадно глотая пахнущую железом воду, Марик вскоре понял, что никакая вода эту икоту не остановит. Рогатько пробовал улыбаться и, пуская икоточные йодли, выдавил из себя: "Щас оно рассосётся". У Марика к горлу стала подступать волна тошноты, и он побежал в туалет… после чего ему немножко полегчало, но икота не сдавалась.

Прошло ещё минут двадцать, прежде чем она начала постепенно сходить на нет.

– Это ты, Марко, виноват! – закричал Рогатько. – Не то масло купил.

– Тихо, – сказал Женька. – Дело не только в масле. Краситель подвёл.

Побочные действия хлорного железа я не учел. Надо было пивка взять, оно бы нейтрализовало, а портвейн только разворошил. Жаль, не догадался я.

– А у вас языки чёрные, – сказал, хихикнув, Рогатько. И тут же лицо у него сморщилось, и он побежал к зеркалу, на ходу высовывая язык.

Отчаянный вопль разорвал тишину.

– Хлопцы! Меня ж батя убьёт! Женька, братан, мне батька язык вырвет.

Женька, потный и бледный после эксперимента, несколько раз стукнул кулаком себя по лбу, вскочил и куда-то убежал. Он появился через минуту, держа в руках бутылку марочного коньяка.

– Дашь батьке, скажешь, от майора медицинской службы Виктора Рыжова в честь победы над фашистской Германией…

– Так день Победы через две недели, – растерянно всхлипнув, произнёс несчастный Уже-не-мальчик. – А язык…

– А язык на меня свалишь. Скажи, играли в войну. Генерал Рыжов чернильницей в меня бросил… Марчелло, придумай для Рогатько спасение, ты ж на выдумки горазд.

– У грузинов на базаре, – начал Марик, очень ко времени вспомнив Миху. – Так вот, значит, у грузинов на базаре хитрый Лис купил ягоду чернику. Целый кулёк. Нет – два кулька. А ты один кулёк сам сожрал, не поделился с товарищами, и Бог тебя за это наказал.

– А что, идея неплохая, – основательно шмыгнув носом, сказал Женька. – Чернику в апреле только грузины или таджики могут привезти, у них там всё цветёт и плодоносит по три-четыре раза в году.

– Убьёт меня батя, – всхлипнул Рогатько и, пошатываясь, двинулся на выход.

– Митя, – сказал Женька, впервые назвав Рогатько по имени. – Я сам не знал, что так получится.

Рогатько молчал и смотрел на Женьку глазами побитой собаки.

– Я тоже пойду, – сказал Марик. – Меня опять тошнит.

– Марчелло, – Женька виновато пожал плечами. – Я честно не предполагал, что такой будет провал. Извини.

– Ничего, переживём, – голосом дистрофика прошелестел Марик и поплёлся домой.