Иногда я завидовал одногруппникам, но больше частью – жалел их. Не имея глобальной цели, какую имел я, они неслись по течению жизни, ослеплённые физиологией, и этим ничем не отличались от тараканов, вольготно проживавших вместе с нами в общежитии.

В детдоме я тоже выделялся из общей массы, потому что занимался несвойственной для старшего воспитанника работой: помогал повару тёте Маше, возился с младшими, не воровал, не пил, не дрался с деревенскими. Сироты на меня смотрели косо, но мои ровесницы, преодолевая страх перед моей странностью, пытались со мной заигрывать. Я не отвечал им взаимностью, но и не отталкивал – держал на нейтральном расстоянии детдомовской дружбы. Я жил в ожидании своего совершеннолетия, когда можно будет стать свободным человеком и начать поиски брата, и не хотел, чтобы любовные отношения помешали моим планам.

И вот в каникулы, 30 января, когда я пилил дрова за сараем, а Лерка Владимирова тёрлась рядом, всячески строя мне глазки, во двор въехал тёмно-синий, почти чёрный «Чероки». Он был не первой молодости, где-то середины девяностых, его заднее левое крыло недавно заменили, и оно выделялось более светлым цветом. Впрочем, пара дней по нашему бездорожью и слякоти – и от разницы в цвете не останется и следа. Я не видел номера машины, но точно знал, что приехал кто-то чужой: таких джипов я не помнил ни у местных чиновников, ни у здешних бизнесменов, которые частенько наведывались к нам с показушной благотворительностью.

Из джипа долго никто не выходил, и моё любопытство росло с каждой секундой. К тому же сквозь тонированные стёкла не было видно, сколько человек сидит в салоне.

– Как думаешь кто? – Лерка тоже наблюдала за машиной гостя.

– Не знаю, – почему-то шёпотом ответил я, и когда дверь водителя открылась, мне вдруг стало нехорошо. Я на секунду представил, как из джипа сейчас выйдут несколько бандитов и откроют стрельбу по сиротам. Я хотел предотвратить это, но не знал как, поэтому бросил Лерке: «Жди тут!» и шагнул навстречу неизбежности.

В следующую секунду я изумлённо замер: из джипа вышел Вовка. Он стал ещё плечистее и выше, и его мощную фигуру удачно подчёркивала короткая тёплая куртка и чёрные штаны, заправленные в армейские сапоги, какие носят десантники. Довершала портрет трёхдневная щетина, которая придавала лицу брата мужественности. Я не мог ни пошевелиться, ни произнести хоть слово. А Вовка, словно виделся со мной только вчера, привычным движением захлопнул дверцу, поставил машину на сигнализацию и только после этого улыбнулся.

Он всё так же чуть сильнее оттягивал правый уголок рта, из-за чего улыбка получалась немного скошенной вправо, как будто он по-доброму усмехался над неумелыми младшими братьями. Но эта улыбка стоила дороже всех сокровищ мира. Я задохнулся от сердцебиения и, наконец, смог сойти с места – бросился брату на шею, как будто мне всё ещё было десять лет. Вовка обнял меня, и я ощутил, какая сила появилась в его руках. Возможно, в детстве он просто не сжимал нас так крепко, как теперь.

– Я же сказал, что вернусь за тобой, – голос у него был бархатистый и такой родной.

– Почему ты раньше не приезжал? – я разжал руки и отступил на шаг. – Я думал, ты погиб.

– Мне надо было подготовиться, – Вовка виновато пожал плечами.

– К чему?

– Чтобы защи… – он запнулся и смущённо кашлянул. – Чтобы позаботиться о тебе и Максике. Проводи меня к директору.

У меня ноги подкашивались от радости, мне хотелось кричать, но я лишь сдержанно улыбался.

– Это твой брат? – спрашивали меня все, кто попадался нам на пути к кабинету директора.