– А в отеле что не работается?

– Да не моё это дело – халдеем быть.

И опять Шумский слукавил. После ухода из ФСБ, устроившись на должность швейцара в «Магистрат», он по инерции продолжал вести разведывательную деятельность. Обнаружив в одном из номеров подслушивающие устройства бывших коллег (отель часто посещали иностранные гости), он рядом поставил свои. Когда технический отдел их нашёл, директору отеля позвонили из управления ФСБ и настоятельно попросили избавиться от Шумского. И вот сегодня директор, женщина, несомненно, творческая (до работы в отеле возглавляла музыкальное училище), вызвала его и, однозначно проявив креативный подход к формулировке, сказала, что он уволен, так как не соответствует изменившимся требованиям к сотрудникам, а именно – не владеет китайским языком. Игорюня сразу понял, откуда ветер дует, и оспаривать решение не стал.

Слушая приятелей, Эжен ощущал, что из главного героя, кем до последнего времени себя считал, превращается во второстепенный персонаж. Граба полностью взял в свои руки инициативу – говорил тосты, шутил с официанткой и то и дело заказывал водку, как в старые добрые времена.

Несмотря на то, что до вечера было ещё далеко, на сцене появился рыжеволосый человек с испитым лицом и трубой в руках и, включив фонограмму, заиграл заунывную мелодию, чем сразу привлёк внимание Грабы:

– Кто это?

Теперь сочувственно завздыхал Шумский:

– Витька Косуля. Тоже на романтике сгорел: думал, всю жизнь будет в военном оркестре на парадах играть, и вот…

В этот момент Витька выдал такого петуха, что женщины за соседним столом вздрогнули, а спешившая с подносом официантка чуть не упала.

– А вам что по заграницам не сидится?

– Художника здесь одного ищем, Йозефа Ханса, может, слышал?

– Как не слышать, лет пять назад всем отделом его искали.

И хотя водки было выпито достаточно, Граба вмиг протрезвел:

– Нашли?

– Я бы нашёл, да только начальство… Бюрократы несчастные! – разошёлся Шумский. – Не понимают, что для розыска любые средства годятся. У меня такие люди есть, что чёрт не спрячется!

Выкрики бывшего разведчика начали привлекать внимание посетителей, и чтобы его успокоить, Граба трижды заказывал мелодию из фильма «Семнадцать мгновений весны». Первый раз Витька объявил её для майора Шумского, затем для полковника, а третий – для генерала. С каждым новым званием усы Шумского шевелились, распушались, и из формы «а-ля мерзавчик» постепенно трансформировались в «а-ля Будённый». Внезапно «генерал» изъявил желание спеть. Граба договорился с трубачом, Игорюня вышел на сцену и объявил в микрофон, что сейчас будет петь маршал России. В эту минуту усы уже было нельзя отличить от усов Семёна Михайловича, и, перевирая слова, он заблажил во всё горло: «Я в весеннем лесу пил берёзовый сок…».

Когда пение закончилось, если только это можно было назвать пением, в зале раздались жидкие аплодисменты, но для Шумского и такого признания было достаточно: он сошёл со сцены, точно Будённый с коня после парада, и нетвёрдой походкой вернулся за стол. Налив полный фужер водки, залпом выпил и, прищурив однин глаз, победоносно смотрел по сторонам.

Граба, многозначительно подмигивая, то и дело подливал водку, пытаясь узнать у Шумского о Хансе. Поняв его замысел, Эжен включился в операцию и не пропускал ни рюмки. Но разведчиков, хотя и бывших, на мякине не проведёшь: Шумский ловко уходил от наводящих вопросов и продолжал ругать начальство, а может, просто был пьян и не слышал их. В результате застольного допроса его жертвой пал Эжен – последнее, что он услышал, были слова Грабы ему на ухо: «Его нельзя отпускать».