На следующий вечер мне надо было уезжать. Меня приглашали отправиться в село Верхисы – на Родину папы. Я отказалась. Во– первых, я не уверена, что деревня – папина Родина. Папа не отличал рожь от пшеницы; относительно знал огородные растения; в лесных грибах и ягодах не разбирался. Зато очень хорошо знал морскую рыбу; папина любимая песня –«Раскинулось море широко…». Папа бегло говорил с академиком Аристэ на его языке. И, наконец, фотография папиной мамы. Малышкой, я её нашла в комоде. И на всю жизнь запомнила красивую тётю с портрета – светскую даму. Вопрос: почему я больше ни разу не видела фотографию своей бабушки…?

Всё это говорит о том, что мой папа был крестьянским сиротой из деревни Верхисы?! И жил там чуть ли не до четырнадцати лет? Более чем не уверена.

Я не собираюсь переписывать историю рода; не собираюсь что– либо утверждать или отрицать. На сегодняшний день у меня нет доказательств! Пусть остаётся всё, как есть. Но я уверена, в папиной биографии не всё так однозначно. Уверена, папина биография ещё более яркая, чем та, которую я знаю! И время подтвердит мою уверенность!

В деревню я не поехала ещё и потому, что не смогла бы молча выдержать ещё один бенефис Ивана Яковлевича. Уж он–то точно родом из Верхис. И в этом нет ничего плохого!

Отвратительно другое. Никто не вспомнил папиного сына и моего брата – Владислава Григорьевича Меркушкина; Владислава Григорьевича, высоким интеллектом которого восхищался Михаил Григорьевич Чиликин!

Мой брат умер в сорок пять лет. И даже после моего выступления ни у кого не нашлось тёплых слов, чтобы помянуть сына Григория Яковлевича!

Владик заболел в двадцать шесть лет. Заболел страшно, тяжело… Страну накрыла волна очередного гриппа. Была сессия. Преподавателям и студентам в сессию болеть себе дороже и Владик перемогался между приёмом экзаменов и консультациями студентов. Осложнение началось спонтанно и выйти из этого состояния он уже не смог. Да в семидесятые годы и лекарств–то путных не было!

Папу травили, Владику приходилось, превозмогая себя работать; мама как могла поддерживала семью.

Уважаемый читатель! Оцените по достоинству высочайшую степень благородства моей семьи! Я была студенткой и папа с Владиком ни слова, ни пол. слова о происходящем в университете мне не говорили! Но Владик–то знал! И принял удар на себя. Папе и так было невыносимо тяжело, и Владик не всё мог ему рассказать. А меня щадил!

Дорогие мои папа и Владик! Если бы Вы не скрывали от меня мерзость нелюдей, я бы дала папе единственно– правильный совет: встать во главе любого учебного учреждения – хоть техникума! И построить ещё один прекрасный университет! Папа мог создать два – десять университетов! Но мне ничего не сказали…

Я понимаю, что произошло. Для папы университет был не просто детищем, от которого трудно отказаться. Нет! Университет для Григория Яковлевича Меркушкина был жизненно–важным органом! Его органом!

Но больной орган подлежит лечению. А если не лечим – замене на другой, здоровый! И даже если новый орган крохотный – это не страшно! Вырастет. Главное, уметь малыша растить!

ПАПА НЕ СМОГ УЙТИ ИЗ УНИВЕРСИТЕТА. ГРИГОРИЙ ЯКОВЛЕВИЧ МЕРКУШКИН УМЕР

13 ЯНВАРЯ 1979 ГОДА.

Всё, что мне нужно было ещё сделать в городе, где моя семья пережила столько бед – это поклониться родным могилам и посетить музей Сычкова и Эрьзя.

Я была на родительской могиле давно. Знала, что памятник изменили, но не до такой же степени!

Мама поставила папе дорогой памятник в виде высокой стелы. Полураскрытая гранитная книга и на развороте папин портрет.

У мамы был безупречный вкус!