– Конечно сама. Какая-то ты странная сегодня… Чай будешь?

– Буду. И пирог ваш попробую.

– Так пробуй. – Анна Семёновна налила сестре чай.

Пока Кричевская жевала, за столом молчали.

Жанна каждый раз удивлялась непохожести сестёр. Складывалось ощущение, что они от разных родителей. Всегда спокойная, хрупкая, витающая в облаках – мама. И большая грубая, неотёсанная, как чурбан, с нелепой бараньей химией на голове – тётя.

– Какой вкусный пирог и рыбы столько сколько нужно, – сказала Кричевская, проглотив кусок.

– Чаю подлить? – спросила Анна Семёновна.

– Да, если можно. Жанночка, как у тебя дела? Что нового в «Огнях»?

– Да нормально там всё, но я увольняюсь.

– Да ты что? Так мы с Мишей и не посидели у вас. Дотянули. А что так?

– Не переживай, Паша открывает новое кафе, и Жанна там будет директором, – ответила за дочь Вяземская.

– Да что вы? – Кричевская всплеснула руками. – Так это же прекрасно! Теперь у нас будет своё кафе. Семейное можно сказать заведение. – Валентина Семёновна вытаращила глаза и старалась как можно шире улыбнуться.

Жанна посмотрела на мать и перевела взгляд на тётю.

– Это не будет именно семейный формат заведения…

– Я имела ввиду, что посидеть-то нам с мужем и девочками там можно будет… со скидочкой? – И тётя Валя кротко посмотрела на Жанну.

– Что за вопрос? Конечно. На скидку можешь всегда рассчитывать.

– Ну и отлично. Кстати, насчёт девочек, – Кричевская стряхнула крошки с груди, – Настя моя сбежала.

– Как сбежала?

– Куда?

– С мерзавцем и негодяем! Бросила нас с отцом, как будто мы звери какие. – Кричевская вскинула голову, чтобы удержать рвущиеся из глаз слёзы.

– Как всё вышло? – спросила Анна Семёновна.

– Да вот так… как всегда… несчастье не предупреждает о своём приходе. – Валентина Семёновна сквозь слёзы попыталась улыбнуться сестре.

– Может ещё всё образуется?

– Надеюсь. Мы с Мишей держимся. Такой удар… Какой пример и стресс для Снежаны в её то переходном возрасте. Как мы всё это перенесём, я не знаю. – Кричевская раскладывала платочек на коленях, потом смахивала им слезу и вновь раскладывала.

Анна Семёновна порывалась помочь, но не знала чем.

– Аня… – замялась Кричевская. – Помнишь, ты мне обещала занять немножко деньжат?

– Да, да конечно. Пойдём ко мне.

Жанна ещё убирала со стола, когда сёстры вернулись.

– Ой, наелась до отвала, насиделась. Большое спасибо за чай, пирог, – стала раскланиваться Валентина Семёновна.

Жанна отметила про себя с улыбкой, как оживилась тётя, получив деньги. Бедная Настя, подумала она о двоюродной сестре. О том, что у Кричевской характер домашнего тирана знали все.

Проводив сестру, Анна Семёновна поднялась наверх и заглянула в спальню. Муж дремал в кресле, уронив журнал на колени. Прикрыв дверь, она спустилась вниз. Жанна ушла к себе. Анна Семёновна включила телевизор и взяла вязание.

Вот уже третий год как она с мужем и дочерью вернулась в родной город, но чувствовала себя здесь чужой. Она не могла привыкнуть и обжиться в огромной новой квартире. Анну Семёновну пугала и раздражала суета мегаполиса. После тринадцати лет разлуки она вновь привыкала к городу, но с трудом. Вокруг всё резко изменилось и в стране, и в её жизни. Она с тоской вспоминала север: тихой и спокойной жизни, как там, больше никогда не будет.

В спальне тускло горел ночник. Кричевская, лёжа на кровати, смотрела в потолок. Занимая деньги у сестры, в последнее время она их никогда не возвращала, та и не спрашивала. Не обеднеют от тех грошей, что она мне суёт, думала Валентина Семёновна. После каждого посещения Вяземских она возвращалась сама не своя, нервная, опустошённая. А перед глазами ещё долго стояла вяземская упакованная квартира. Валентина Семёновна помнила и видела перед собой всю ту мелочь и не мелочь, что попадались ей там: будь то фарфоровая чашка из сервиза, дорогая лампа, новая бульоница, ваза с цветами или посудомоечная машина. Валентина Семёновна тяжело вздохнула, и слёзы ринулись из глаз: «Господи, как же тяжело и душно… сил моих больше нет».