– Фюрер просил вас подождать две минуты. Он сейчас освободится.

– Где сделан этот снимок? – поинтересовалась Маргарита.

Борман наклонился к столу. На фотографии улыбающиеся герцог и герцогиня Виндзорские стояли на живописном фоне из таких же улыбающихся рабочих. Во всей группе имелась лишь одна мрачная физиономия – сопровождающего Виндзоров в их турне по Германии Роберта Лея.

– На заводе «Фольксваген». Неудачным вышел.

– Вы их здесь для меня разложили? – не удержалась Маргарита.

– Конечно. Для вас. Есть и неплохие. Этот, например.

…Тот же Лей, с лакейской улыбкой, следует за «миссис Симпсон» по дорожке возле озера Хинтерзее; в руке у него… дамский зонт.

Борман удалился.

«Пожалуй, еще года два назад этот человек едва ли позволил бы себе со мной подобную… иронию, – отметила Маргарита. – Быстро же он набирает вес».

– Итак, господа, судя по тому, что папки по-прежнему две, я делаю вывод, что единое решение вами не выработано, – послышался резкий голос Гитлера почти от самых дверей: видимо, фюрер по привычке расхаживал по кабинету. – Я дал вам сутки! Даю еще три часа! Три часа, Йозеф! – голос отдалился. – И попрошу не выходить из моего кабинета до тех пор, пока папка не останется одна!

Гитлер вышел в гостиную, по дороге переменяя сердитое выражение на озабоченно-гостеприимное. Поддев под локоть, заставил ее подняться и вывел прочь. Они очутились в просторной комнате со стеклянными дверями, выходящими на обширный балкон.

– Здесь легче дышится, – пояснил Гитлер. – Ну здравствуй, детка.

Он по привычке поцеловал ее в щеку.

– Только не наскакивай на меня, прежде не выслушав. Сейчас кофе выпьем.

Он позвонил, велев принести кофе и «что-нибудь для фрейлейн Гесс». Последние два слова он произнес так, что Маргарита насмешливо поджала губы.

– Итак, ты прямо из машины с кучей упреков ко мне, – продолжал Гитлер, сделав глоток. – Да, я пошел на маленькую хитрость. А как иначе было тебя домой выманить?

– Написать, как есть.

– Как есть… ты сама знаешь. Вы шесть лет фактически в браке, у вас двое детей! И шесть лет он разрывается между тобой и делом. Сколько это еще может продолжаться?!

Она, вскинув глаза, посмотрела на него прямо. Он впустил в себя этот взгляд, как в наполовину открытые двери:

– Да, да, детка, ты правильно поняла. Но… все же прости мне мою бесцеремонность.

Маргарита спокойно доела бутерброд.

– А что мы скажем Рудольфу? – Еще один ее испытующий взгляд.

Гитлер поморщился:

– Неужели ты думаешь, я не предупредил его, что напишу тебе?

– Что он сказал?

Гитлер пожал плечами. Излишний вопрос. Рудольф, конечно, не сказал ничего.

– У меня был с твоим братом достаточно откровенный разговор. На крестинах крошки Хильды. Я сказал ему: полюбуйся на Геринга. Четыре года упирался, как баран, а вот же – женат и доволен! Теперь еще и будущий отец! Благодаря моей… бесцеремонности. Это ведь я заставил его жениться на Эмме. Да, да! И я сказал Рудольфу: ты должен также заставить и свою сестру. Если же у тебя не хватит воли, так это снова сделаю я. Погоди усмехаться. В слово «заставить» я вкладываю иной смысл. Я рассуждаю так: Ты и Роберт – оба хотите брака, но условия ставишь одна ты. Условие, по сути говоря, абсурдное, детка, – не жить вашей семье в Германии. Потому, что тебе здесь все нехорошо! Каков же вывод? Не заключать брака? Не жить в Германии? Вздор! Решение может быть только одно – сделать так, чтобы… дома… тебе стало хорошо! Как это сделать? Берлин ты не любишь, Мюнхен для тебя «потерял обаяние», Нюрнберг ты обругала «шутовской погремушкой»… – он поднялся и подошел к стеклянным дверям: