Точно так же, как если бы узнал, что подготовительный центр в городе хоть и был дешевле частного репетитора в пригороде, которого она хотела нанять, стоил все равно вдвое больше, чем она сказала, почему ей и понадобилась дополнительная карта.

– Я хотела дать вам вот эту.

Она смотрела, как официант вернулся к терминалу и поводил по нему пальцем; оба они замерли и выдохнули лишь тогда, когда машина принялась выдавать чек.

«Мне нравится наша жизнь, – сказал ей Уолт тем утром, прижав ее к себе. – И ты мне нравишься. Ты не можешь сделать вид – хоть ненадолго, – что я тебе тоже нравлюсь?» Он произнес это с улыбкой, но она знала, что он иногда волнуется. Тогда она расслабилась в его успокаивающих объятьях, вдохнула его уютный запах – мыло, свежевыглаженная рубашка и мятная жвачка. Закрыла глаза и представила себе Нору и Луизу, милых и изящных, в атласных шапочках и мантиях на засыпанном листьями дворе кампуса в старинном новоанглийском городке, и утреннее солнце на их лицах, и будущее, разворачивающееся перед ними, как волнистый рулон шелка. Они были такие умные, такие красивые, честные и добрые. Она хотела, чтобы у них было все – возможности, которых никогда не было у нее, но которые она им обещала. «Ты мне нравишься, Уолтер, – пробормотала она мужу в плечо. – Ты мне так нравишься. Это себя я ненавижу».

На другой стороне Гранд Сентрал, на вершине покрытой ковром лестницы, за стеклянными дверями, на которых значилось «Апартаменты Кэмбелла»[7], Джек Плам отсылал напиток обратно, потому что считал, что мяту никто и не думал разминать.

– Ее туда просто бросили, как будто она украшение, а не составная часть, – сказал он официантке.

Джек сидел рядом с человеком, с которым прожил последние два десятилетия, а почти семь недель назад тот стал его законным мужем. Он был уверен, что остальные Пламы не знают это место, бывшую контору магната двадцатых годов, превращенную в навороченный коктейльный бар. Может, Беатрис знала, но заведение было не в ее духе. Слишком чопорное. Слишком дорогое. Здесь был дресс-код. Временами в баре бывало многовато жителей пригорода, но в этот субботний день они попадались отрадно редко.

– Версия 2.0, – сказал Уокер, когда официантка поставила перед Джеком новый бокал.

Джек попробовал.

– Превосходно, – сказал он.

– Простите за беспокойство, – улыбнулся Уокер официантке.

– Да, – сказал Джек, когда официантка отошла, себе под нос, но достаточно громко, чтобы Уокер услышал, – прощенья просим, что пришлось заставить вас выполнить свою работу.

– Она просто разносит напитки. Она их не смешивает, – миролюбиво отозвался Уокер. На Джека нашло. – Почему бы тебе не глотнуть от души и не расслабиться?

Джек вынул из бокала листок мяты и пожевал его.

– Любопытно, – сказал он, – предложение расслабиться хоть на кого-то когда-нибудь действовало? Это все равно что сказать «дыши» кому-то, у кого гипервентиляция, или «глотай» тому, кто подавился. Совершенно бессмысленное указание.

– Я не указывал, я просто предложил.

– Это все равно что сказать: «Делай что угодно, только не думай о розовом слоне».

– Ладно, – сказал Уокер. – Тогда давай я расслаблюсь, а ты делай что хочешь.

– Спасибо.

– Я с радостью пойду с тобой на этот обед, если это поможет.

– Ты это уже говорил. Раз тысячу.

Пытаться поддеть Уокера было делом подлым и бессмысленным, но Джек все равно пытался, потому что знал: сорвется на Уокера – и крученый узел ярости у него внутри ненадолго ослабнет. И он думал, не взять ли Уокера с собой на обед. Его семья в любом случае предпочла бы общество Уокера его собственному; а кто бы не предпочел? Уокер с его рокочущим смехом, добрым лицом и безграничным дружелюбием. Он был вроде чисто выбритого и чуть более подтянутого Санта-Клауса-гея.