Мелоди смотрела, как люди на улице стягивают перчатки и разматывают шарфы, поднимая лица к солнцу. С некоторым (едва заметным) удовлетворением она подумала, что, если захочет, может весь день провести под крышей. Главная причина, по которой Мелоди так любила бар в «Хаятте», заключалась в том, что попасть сюда можно было через малолюдный неприметный переход, соединявший отель с вокзалом Гранд Сентрал. Когда подойдет время обеда, она вернется на вокзал по своему тайному коридору и спустится в «Устричный бар». Она проведет в Нью-Йорке несколько часов, и ей не надо будет ни одной удобно обутой ногой ступать на его тротуары, ей можно вообще не дышать воздухом Манхэттена, который она всегда представляла полным серой взвеси. Когда они с Уолтером недолго и скромно жили в Верхнем Манхэттене после рождения близнецов, она вела яростную, но обреченную битву с городской копотью. Сколько ни протирай деревянные поверхности влажной тряпкой – черные крапинки появятся снова, иногда уже через несколько часов. Источник их был неясен, и осадок этот ее тревожил. Казалось, что это физическое проявление упадка, в который приходит город, словно кишащие в нем массы истираются в липкую, серую пыль на окне.

Она заметила на другом конце зала женщину, которая тоже держала в руке винный бокал, и не сразу узнала свое отражение. Волосы у нее были светлее обычного – она выбрала в аптеке более светлый оттенок, надеясь, что он смягчит вытянутый нос и мощный подбородок, который они с сестрой Беатрис унаследовали от отцовских предков из Новой Англии. Твердые черты в случае Беатрис каким-то образом сложились удачно (Лео звал ее «Мадам Икс», в честь портрета Сарджента[6]), но Мелоди они просто придавали излишне суровый вид. Особенно она не любила свое лицо перед Хеллоуином. Однажды, когда девочки были еще маленькими и вся семья отправилась покупать костюмы, Нора ткнула пальцем в рекламу с изображением ведьмы – не слишком уродливой, никаких бородавок, зеленой кожи или гнилых зубов, но все-таки ведьмы, – склонившейся над кипящим котлом, и сказала: «Смотри! Мама!»

Мелоди взяла со стола счет и протянула его официанту вместе с кредиткой. «Он никогда не вернет вам деньги», – сказал Уолт. «Еще как вернет», – подумала Мелоди. Нет уж, один идиотский разгульный вечер из жизни Лео не разрушит будущее их дочерей, слишком усердно они трудились, слишком она подталкивала девочек мечтать о чем-то большем. Они не пойдут в общественный колледж.

Мелоди снова взглянула на карту в телефоне. Была еще одна, тайная причина, по которой ей так нравились эти синие точки с расходящимися нарисованными волнами; они напоминали ей первое УЗИ, когда они с Уолтом увидели, как бьются сердца близняшек, два неправильных серых пятнышка, не в лад стучащие глубоко в ее тазу.

«Два по цене одного», – сказала веселая лаборантка, когда Уолт схватил ее за руку, и они оба уставились сперва на экран, а потом друг на друга и улыбнулись – наивно, но такими они и были. Она запомнила, что подумала в тот момент: «Лучше уже никогда не будет». И в каком-то смысле оказалась права: она уже тогда знала, что больше не будет такой сильной, такой несгибаемой защитницей, когда вытолкнет эти хрупкие бьющиеся сердца в мир.

Официант приближался к ней, и лицо у него теперь было встревоженное. Мелоди вздохнула и открыла кошелек.

– Простите, мэм, – сказал он, протягивая ей «визу», из которой, надеялась она, еще что-то можно было выжать. – Не принимает.

– Ничего, – сказала Мелоди, вытаскивая секретную карту, которую она завела, не сказав Уолту; он бы ее убил, если бы узнал.