Моя рука невольно сжала бокал вина. Мариэль ошибалась. Меня предостерегали от убийства Брайтуэлла: его надо было взять живым, потому что существовали те, кто полагал, что в момент смерти оживлявшая его сущность, темный дух, поддерживавший жизнь в разлагающемся теле, мог отлететь и вселиться в другое существо. Умер только владелец тела: зараза осталась. Честно говоря, я считаю, что во всем мире недостаточно виски и вина, чтобы Эрни Сколлей и Мариэль Веттерс смогли с радостью воспринять мое сообщение. В любом случае, может, это все-таки неправда. В конце концов, просто глупо верить в подобную чертовщину…

– Нет, ни одного шанса, – уверенно произнес я.

Ну разве что половинка шанса. Возможно.

– А как вы вообще с ним столкнулись? – спросила Мариэль.

– Это было в ходе расследования одного дела несколько лет назад. Он показался мне… – Я помедлил, подыскивая наиболее точное слово, но, так и найдя его, сказал: – Необычным.

– Мой отец служил в Корее. Он думал, что сильнее, чем орды китайцев, несущихся с холма, его уже ничто не напугает. Но Брайтуэлл напугал.

– Да, такую роль он исполнял мастерски. Он внушал ужас. Терзал. Убивал.

– Тогда мир наш ничего не потерял.

– Уж точно не потерял ничего хорошего.

– А как он умер?

– Это не имеет значения. Вам достаточно знать, что он мертв.

Эрни Сколлей вернулся к нам, выплыв из своих мысленных блужданий. Его вдруг заинтересовал кончик собственного галстука, и он принялся теребить его между пальцами, словно пытаясь стереть какое-то пятнышко. Наконец сказал:

– А что будет, если полиция обнаружит то, что сделали Харлан и Пол?

Ага. Так вот что по-прежнему тревожило его.

– Мистер Сколлей, неужели вы еще переживаете из-за тех пачек долларов?

– Это важный вопрос, по крайней мере для такого человека, как я. Мне сроду не приходилось владеть такой уймой денег, и уж конечно у меня их нет и сейчас. И я опасаюсь, не могут ли заставить нас их выплачивать?

– Не исключено. Но послушайте, давайте говорить начистоту. Кражу совершили где-то в лесной глуши. Кто-то взял не свои деньги, но вы-то понятия не имели о происхождении тех средств, пока Харлан Веттерс не признался на смертном одре, верно? А ваш брат, мистер Сколлей, вообще не говорил вам о них, так ведь?

– Так, – подтвердил он, и я ему поверил. – Мой брат, правда, при случае не брезговал браконьерством, и я знал, что время от времени он провозит контрабандное спиртное и табачок. Я привык к тому, что у него в карманах то густо, то пусто, но предпочитал не спрашивать об источниках доходов.

Мариэль с удивлением смотрела на Сколлея:

– Пол занимался контрабандой?

Эрни нервно поерзал на стуле.

– Я не говорил, что он был профессиональным преступником или что-то вроде того, но порой его привлекали незаконные делишки.

На редкость удачное выражение. Эрни Сколлей начинал мне все больше нравиться.

– И мой отец знал о таких делишках Пола? – спросила Мариэль.

– Наверное. Он многое замечал.

– А сам он?..

– О, нет-нет. Только не Харлан. – Эрни перехватил мой взгляд и озорно ухмыльнулся, сразу вдруг скинув пару десятков лет. – Во всяком случае, насколько мне известно.

– У нас получился вечер откровений, – заметил я. – Что касается денег, то любое преступное деяние теряет силу, когда возможные виновные в нем лица покидают наш мир. Гражданский иск, скажем так, – это уже другое дело. Если бы вы захотели пойти в полицию и сообщить им все, что узнали, и кто-то впоследствии смог бы предъявить права на владение теми деньгами, то, возможно, могла бы быть предпринята попытка добиться возмещения из имущества покойных. Впрочем, я могу посоветоваться с юристом по этому поводу. Пока я лишь допускаю разные ситуации.