Ее тянул из плена воды какой-то пловец. Опять успела глотнуть воздуха. Мельком увидела – рядом оказался Станислав. Берег был совсем близко, но груз на ногах все время тянул опять в холод ужасного плена.

Сколько продолжалось эта борьба, неизвестно, но Яна чувствовала, что у нее уже нет сил выхватывать взглядом этот такой далекий солнечный свет и неполный глоток жизни. С закрытыми глазами ей почему-то было легче умирать. И вдруг под ногами ощутила топкое дно вместо бесформенной равнодушной стены воды.

– Держись! – крикнул Станислав. – Я сейчас!

И через несколько минут он выволок с огромным трудом вместе с Яной затопленную обломанную верхушку какой-то лесины, обмотанную остатком тонкой нейлоновой сети. Яне стало по-настоящему страшно. Это была верная смерть, если бы она запуталась еще и руками.

Станислав не сказал ни слова, но по его измученному лицу Яна поняла, что он тоже об этом подумал. Было неясно только одно: как могли голые ноги так запутаться выше колен в это скользящее, с крупными ячейками полотно смерти?

– Яна, тебе очень повезло. Если бы это был куст, приваленный на дне, мы бы его не сумели стронуть с места.

Они лежали обессиленные на траве. Где-то рядом над ухом трещали кузнечики, в далеком выгоревшем небе чертил стремительную белую кривую сверхзвуковой истребитель, а Волга отстранено плескала на берег волны от далекой моторки.

Постепенно в раскаленном зное разгулявшегося дня стало исчезать после спасения ощущение замороженных ног. Яна приподнялась, села, охватив колени руками. Когда начала говорить, то голос срывался на еле – еле слышный шепот, словно горло успело подхватить опасную простуду:

– Почему опять я? Ведь я же никому ничего плохого в жизни не сделала? Кому я мешаю? Почему даже в реке меня подстерегала опасность? Ведь осталась случайно живой! И что? Сейчас из травы появится маленькая змейка, у которой я оказалась на тропинке, легкий укус, и вот они, такие мягкие далекие белоснежные облака – твое последнее пристанище на Земле! Станислав! Мне страшно! Этот страх – где-то там, глубоко, он укоренился у меня в сердце, растворился в крови! Мне двадцать семь лет! Может быть, мне, действительно, по теории реинкарнации досталась душа, которая должна расплачиваться за тяжелые грехи бывшего владельца? Что мне делать? Уйти в монастырь, чтобы отмаливать чужие грехи? Но у меня нет такой ярой веры! И слова молитв могут не дойти до небес, если они не искренние! Я хочу любить, стать матерью! Неужели и в этом мне будет отказано? За что?

Испуг пережитого отчаяния и страха пролился рыданиями. Яна не вытирала слезы, понимая, что это просто истерика, потому что слезы за эти два года, прошедшие после смерти Вадима, она научилась скрывать невероятными усилиями. Но сейчас она оплакивала себя, остро чувствуя желание, чтобы ее пожалели. Чтобы плакали и причитали вместе с ней над ее неудавшейся жизнью, потерянной любовью.

Станислав сидел как камень, смотрел в искрящуюся, бесконечную даль водохранилища и молчал.

Когда запас слез пролился, Яна приподнялась, чтобы уйти к воде и умыться, Но Станислав решительно схватил ее ладонь, притянул к себе, и, придерживая рядом, так что они, сидя, касались плечами, бедрами, начал говорить:

– Яна, услышь меня! Понимаю, как ты сейчас напряжена! Но все уже позади! Ты сильная! Не нужны тебе никакие монастыри! Они не помогут полностью освободиться от боли потери! Сейчас ты – в панике! Надо найти силы и выйти из состояния обреченности и конца! Смени обстановку в доме, убери вещи, которые растравляют твою душу воспоминаниями. Нет, я не призываю тебя забыть мужа! Твоя память о нем – с тобой, до самого последнего твоего дня на Земле! Ты одинока! А тебе нужно заботиться о ком-то, выплеснуть свою любовь тому, кому плохо, хуже, чем тебе.