Хотя специалисты приняли слова Шухова за шутку, однако согласны полностью были в том, что повторять одно и то же нет никакого смысла, и решили мудрости народной на милость сдаться: утро вечера мудренее.

Инженеры уехали домой, а на аэродром медленно ночь легла.

Круглов и Фомин остались ночевать на самолёте. Как только с глаз скрылся последний инженер, Шухов скомандовал:

– А теперь спать, ребята! К утру все как огурчики быть должны!

Нервное напряжение и жара прошедшего дня сделали своё дело, и люди, кто где, заснули, завернувшись в самолётные чехлы.

Спали все, только Шухову не спалось. Тишина ночного аэродрома околдовала. Приятно ощущать себя победителем.

О том, как Шухову удалось сымитировать неисправность, которую не могли отыскать все инженеры полка, я вам не расскажу. Ибо, если сказать правду, вы мне всё равно не поверите. А впрочем, верьте не верьте, а было так: Шухов просто попросил самолёт имитировать неисправность так, чтобы разобраться никто не мог, и тот выполнил просьбу своего кочегара. Самолёты, они на самом деле тоже одухотворённые, живые создания. И тех, кто разговаривает с ними только на «Вы» и понимает их души, они особенно уважают и выполняют самые невероятнейшие их желания.

«Вот и сделал богоугодное дело. Почти победил дьявола», – размышлял Шухов. В том, что карла-марла от дьявола, не сомневался он ни на йоту. Всё шло пока по плану.

Победная эйфория и неотразимая красота южной ночи породили вдохновение, а оно, в свою очередь, выплеснулось стихами на помятый клочок бумажки, вырванный из старого двигательного формуляра.

Спят самолёты, пуст аэродром,

Заря одела небо в позолоту,

И тишина, царящая кругом,

Пророчит утром ясную погоду.

И только солнце, радуя Казбек,

По полосе прокатится лучами,

Ракетоносцев стартовый разбег

Разбудит мир, что спит под небесами.

И солнцу гимн моторы запоют,

А корабли, торжественно взлетая,

С землёй прощаясь, крыльями качнут

И уплывут на сложные заданья.

Ну, а пока колдует тишина,

Я на чехле балдею сладко в ней.

А рядом молча падает Луна

На Млечный Путь посадочных огней.

Шухов написал стихи. Подкорректировал их немного и заснул, ну и сон сразу ему приснился…

…Сидит он на взлётной полосе, а рядом стоит самолёт его, да не вдоль, а вот поперёк почему-то. А вокруг, как вымерло всё. Никого: ни людей, ни машин, ни самолётов – поле голое. Ни конца, ни края не видно.

Вдруг выплывает из облака сатана. На стабилизатор садится и пронзает взглядом дьявольским кочегара. Прищуривается, значит, после и конкретно ему в лоб говорит:

– Ну что, дружище! Думаешь, победил ты меня? Дурак! Победить меня невозможно. Непобедим и бессмертен я: ссориться со мною не надо. Будешь моим верным слугой – всё у тебя будет. Станешь врагом моим – живьём сгною. Всяка удовольствия тебя лишу в наглую. Выбирай!

– Хорошо, сатана. Стану твоим верным слугой, – подумав немного, ответил Шухов. – Но ответь мне на один единственный вопрос: от кого карла-марла – от тебя или Бога?

– От меня, – ответил сатана.

– Вот поэтому и не буду я покорным слугой, потому что карлу-марлу терпеть не могу. Так что обходись как-нибудь без дружбы моей.

– Зря, выпендриваешься, кочегар. Пожалеешь ты скоро, что слугою моим не стал. Завтра же пожалеешь. Не забывай, что много всего вокруг тебя моего. Даже звёзды на самолёте и на погонах твоих – и те от меня. И на Кремле звезда горит моя – пентаграмма. Глаз всепроникающий мой на их каждом луче коротком. Знаю всё обо всех, всё вижу. А иначе бы я князем тьмы не был, то бишь князем мира сего.

Сон прервался. Шухов открыл глаза и ощутил яркий утренний свет и волшебную свежесть прохладного летнего кавказского утра, и взгляд сразу же почему-то наткнулся на стабилизатор. На нём красовалась здоровенная красная пентаграмма. «Ну и приснится же дрянь такая», – глядя на звезду, подумал Шухов. – А эти рогатенькие и вправду кругом. Глаз не успел продрать, как уже тут они. Ну да бог с ним, с дьяволом».