Но… наверняка, доместикус рассказал господину, в каком состоянии он нашёл Энкиду. А может, и нет? Не рассказал?

Какие отношения связывали это злосчастное создание с хозяином замка, никто толком не понял до сих пор.

Словом, где залезли, там и слезли. У сира Мардука и без них было дел по горло.

В большую войну вступили ещё несколько держав. Экономика этих стран резко улучшила свои показатели. Военная промышленность расцвела, как цветочек.

Две основные противоборствующие стороны наперебой изобретали летательные аппараты. Заводы грохотали от заката до заката. В газетах появлялись статьи о детях, работающих на производстве оружия вместо взрослых. Некоторым приходилось придвигать к станку ящики. Такие статьи сопровождались фотографиями.

Рассказы о детях были написаны в строгих тонах. О подвиге не шло речи – будто всё идёт, как надо, и матери должны поспешить и отдать остальных детей владельцу завода, чтобы он использовал их по своему усмотрению, если хватит ящиков.

– Это жертва Родине. – Сказал Билл.

– То есть, уроду, который втащил страну в ад.

– Говорят, другой урод ещё уродливее.

Шанни ответила – голос зажат в кулачке:

– Оба они только тени от правой и левой руки дяди Мардука. Конечно, люди прекрасны, они совершают подвиги, но две тени на стене, знай, трясутся от презрительного смеха.

Её особенно возмутил номер газеты, посвящённый празднику Белой Богини, которая считалась покровительницей торжествующей женственности. Шанни показала им опубликованный плакат – на нём была изображена женщина в уродливой фабричной одежде с облачком текста у накрепко сжатых губ. Текст призывал женщин трудиться на благо войны на заводах и фабриках.

– Какого чёрта. Ничего личного, но война это обыкновенное мужское, разве нет?

Ас согласился.

– Это отвратительно. Меня тянет вмешаться, если честно. Парой ударов я бы перехлопал их танки.

Энкиду возразил:

– Но, говорят, непременно должна победить одна из стран. У неё появились союзники, и они называют эту войну сражением света с тьмой.

– После победы, – подхватила Шанни, – и эту страну, и союзников объемлет тьма. Но Энкиду прав – лучше не вмешиваться. Боюсь, мы только напортачим.

Иннан мало интересовалась происходящим и, как только её ни стыдили, рассеянно улыбалась и тут же делала серьёзное лицо. Но однажды и её проняло.

Мегамир сообщил о бомбардировке, которой сторона тьмы подвергла один из самых старых городов мира. Именно сюда в здешний университет исчезала время от времени Иннан. Во всяком случае, так она утверждала.

Шанни, посмотрев на дымящееся величественное здание с двумя уцелевшими каменными леану у расколотого крыльца, безжалостно удивилась:

– Не думала, что ты способна сочувствовать людям, ночующим в метро.

Она встала и ушла, Ас и Энкиду почему-то последовали за ней.

– Да я просто теперь не смогу вырваться из этого проклятого дома! – Крикнула вслед Иннан.

Билл не ушёл. Он подхватил её слова очень дружелюбно и даже игриво, точно желая показать, что он никого не судит:

– Можно подумать, ты…

И прикусил язык. Он хотел сказать – можно подумать, ты по правде, хоть раз, была в этом городе.

Они помолчали ровно секунду – Иннан поощряюще смотрела на Билла.

И представьте, – как сболтнул потом Энкиду, задержавшийся у окна и подслушавший часть разговора, – он всё-таки это сказал!

Иннан вовсе не рассердилась. Она ответила:

– Можешь не верить, но я там бывала.

Билл задумался. Попытавшись устроить на физиономии лукавое выражение, он пробормотал утвердительно:

– Но письмо ведь ты не туда отправляла…

– Не туда? Опасный ты мужчина, Билл. Верно, не туда.

В этот момент Энкиду надоело подслушивать, и он упустил концовку.