Испуганные слова находили свою рифму. Одинаковые шаги задавали им бешеный ритм. Еще движение, и он в кого-то врезался. Мысли рассыпались, что-то загремело об пол. Квентин глухо застонал от боли. Машинально пробормотал:

– Извините… – Посмотрев на паркет, он заметил большой металлический крест. – Верти! – не поднимая глаз, закричал Квентин. – Все никак не выйдешь из образа?

Перед ним стоял Верти:

– А разве рифма может идти подряд? – заискивающе спросил он. – Ты, даже когда зол, не забываешь слова в рифмы одевать, – голос Верти возвысился, и теперь от него действительно тянуло монашеским басом.

– Верти, у нас – новая пьеса.

– Новая, как же, – Верти улыбнулся, – трагедия в комических лицах.

– Перестань! Чем тебе пьеса Солы не по вкусу?

– Да остынь ты. Пьеса как пьеса, – миролюбиво рассудил Верти.

– Что это значит?

– Что? Она прекрасна. То и значит. – Верти опять улыбнулся, – Сола твоя прекрасна.

– Мне надо идти. – Квентин заспешил вперед.

– Постой, – остановил его Верти, подбирая с пола упавший крест. – Где Азраил? Я видел его сегодня в театре. Он придет?

– «Вот что, широкоплечий друг мой, не добавляй мне в слезы соли», – произнес Квентин с драматическим пафосом.

Верти покачал головой:

– Беги, беги, да от Вальсама вряд ли убежишь. Он, кстати, – в главном зале, ожидает тебя.

В ответ Квентин раздраженно хмыкнул, направив упрямые шаги в сторону главного зала.

– Слушай! – прокричал Верти ему вслед, – а лучше так:

Я ведь умственно отсталый,

Мертвый я при жизни нервной.

Но Квентин к счастью этого не мог расслышать, уже перелетев два лестничных проема и коридор. Его длинный, перетянутый в несколько рядов лентой хвост с мягким шелестом летел за ним.

Из величественно распахнутых дверей главного зала доносились голоса. Квентин шагнул на бархатную дорожку. На сцене под приглушенным светом стояли Сола и Вальсам. В руках последнего была кипа исписанных бумаг, один из листов лежал на полу. Квентин для большей убедительности приложил аж два указательных пальца к губам, дабы сохранить свое появление в тайне и осторожно пошел по пустым рядам, обходя оживленные кучки собравшихся. И пока Сола продолжала декламировать пьесу в стихах, ему удалось подобраться к сцене незамеченным. Квентин сложил теперь два указательных пальца крест на крест и как будто бы ждал ответа на свой нелепый жест. Однако Сола сразу поняла, в чем дело:

– Хэпи там, – прошептала она, махнув в сторону занавеса. Квентин воздушным шагом, который позволял ему незначительный вес, проскользнул за сцену. На полу сидел Хэпи.

– Хэпи! – позвал Квентин.

Тот поднял на него встревоженные глаза:

– Я тут хронометрирую пьесу Солы, – решил пояснить он, – пока – пара часов без антракта.

– Вот что, – Квентин выдохнул и, собравшись с тревожными мыслями, произнес неуверенно, – пропали мы, друг.

– Как здорово, что ты заметил, – улыбнулся Хэпи. – Где, кстати, Азраил? Даже с тобой не пошел?

Квентин сел на пол рядом с Хэпи, заглянул ему в лицо и тихо, боясь испугать самого себя, произнес:

– Азраил уехал.

Огромная книга опускалась с высоты. Еще в полете углы ее начали расходиться, высвобождая трепещущие страницы.

– Возьмите эту. – Книга опустилась прямо в руки Гилта. – Любопытный сюжет, – произнес он, по-прежнему не выражая эмоций.

– Откуда ты так много знаешь о планах милорда? – Заволновались тени.

– Я был поставлен им в известность задолго до вас. Иначе как бы вы вошли сюда?

– Лжешь. Ты мог подслушивать, ты всегда где-то поблизости, – грубо бросили тени. По их полупрозрачным плащам начал расползаться серебряный свет. – Ты за нами следишь!

– Слежу? Возможно. – Гилта будто бы это все забавляло, ледяная улыбка блуждала по его лицу, отдавая жестокостью. Словно каменная статуя, стоял он, спокойный, недвижимый, стоял и наблюдал.