Оставив тётку Сашу на перроне, я заглянул в один из вагонов. Увидев меня, раненый солдат попытался оторвать голову от пола, но его огромная железная каска перевесила, он рухнул навзничь. В эту минуту издали послышался свисток, вагоны, качнувшись, заскрипели, лязгая буферами, колёса лениво покатились вперед. Торопливо спрыгнув на платформу, я увидел тётку Сашу, она судорожно хваталась за скобы вагонов, стараясь не отставать, всё ещё надеясь разыскать сына. Состав, постепенно набрав скорость, свалил её с ног и потащил. У самого края платформы, еле разжав руки, она рухнула, видимо, потеряв сознание. Станция опустела, я стоял в растерянности, зная, что нам нужно было уходить как можно скорее. Наконец, поднявшись с моей помощью, тётка Саша тоскливо осмотрелась и покорно поплелась вслед за мной. Учитывая обстановку, мы обходили людные улицы. Вокруг царила жуткая тишина. В предрассветном небе, бледнея, гасли звёзды. Всё предвещало хорошую ясную погоду.

С уходом белых нормальная жизнь в городе налаживалась. Втайне, с великой осторожностью, возвращались в свои семьи молодые люди, по-глупости вступившие в ряды добровольцев. Слухи об Александре, давно оплаканном тёткой Сашей, каким-то образом доходили к ней: сын её умер неподалёку от Борисоглебска в военном лагере. Мы в своей семье, конечно, не раз вспоминали нашего раненого офицера, и вот, совсем неожиданно, заявилась к нам молодая женщина, отрекомендовавшаяся вдовой Петра Ивановича, от неё мы узнали следующее. Встретились они и сошлись в Ростове-на-Дону. Решив, наконец, покинуть ряды белой армии, Пётр Иванович скрывался у неё до тех пор, пока не услышал, что комендатура красных расстреливает пленных, его бывших товарищей офицеров. Ночью Пётр Иванович ушёл из дома в комендатуру и там объявился – его расстреляли. Такова печальная судьба этого честного, рыцарски благородного человека.

Город Борисоглебск, весна 1920 года. В свои 19 лет я беспартийный, «шкраб» (работаю в советской школе учителем рисования). В стране разруха, голод, гражданская война. Только что подавлено унтер-офицерское восстание, в окрестностях орудуют остатки банды Антонова. Государственные мероприятия продразвёрстки бросают крестьян в объятия авантюристов. Исполком спешно организует отряды комсомольцев, создаёт агитбригады, направляя в район. По распределению школьного совета командируюсь и я, как наиболее молодой в коллективе. С этой новостью являюсь домой, родители в отчаянии, отец ворчит:

– Нужно было сразу отказаться, а он ещё и радуется, дуралей!

Плачет мать, собирая в дорогу. Пряча от родителей довольную улыбку, молча готовлю в дорогу краски, альбом, еду в качестве художника-декоратора. В нашей группе пять подвод, комсомольцы-агитаторы, любители-артисты обоего пола, соответствующая литература, оружие для охраны и скудное продовольствие. Маршрут Чегорак – Богана – Малая Грибановка. Конечный пункт – село Уварово, центр борьбы, бандитских налётов и всяческих неожиданностей. Мой приятель Борис Карасик, худенький, небольшого роста еврей, едет в качестве суфлёра и дублёра на все несложные роли.

В дороге Борис, сидя в телеге рядом со мной, неприязненно наблюдает за огненно-рыжим парикмахером, недавно сменившим свою профессию на роль кайзера Вильгельма, в которой он незаменим. С резким, неприятным голосом веснушчатый «джентльмен» (любимое слово парикмахера) в настоящую минуту выступал в своей обычной жизненной роли крайнего нахала и волокиты. Две девицы благосклонно внимали вновь испечённому артисту. Пышная блондинка Нина Финкельштейн, дочь бывших буржуев города, и миниатюрная пухленькая красавица Роза Флексер, еврейка, имевшая милый голосок и тьму поклонников среди бывших гимназистов города. Третья девушка, чрезвычайно строгого вида, совершенно незнакомая, подчёркнуто держалась особняком. Высокая, коротко стриженная, с красным платочком на голове, в военной гимнастерке защитного цвета и вдобавок в мужских сапогах – видимо, комсомолка. Не обращая внимания на болтовню парикмахера, она по временам энергично соскакивала с телеги и шла рядом. Тогда, вопреки всем несуразностям её костюма, обнаруживалась прямая стройная фигура. С нами ехал ещё один, уже пожилой, человек, бывший певчий, по виду тихий, скромный, обладатель лирического тенора и серых бархатных глаз. По его печальному виду и частым вздохам можно было догадаться, что он завидует молодости и удачливости парикмахера. В самом деле! К певчему девушки были совершенно равнодушны.