– Антарес – это значит анти-Арес, то есть противостоящий Аресу. А Арес – это то же самое, что Марс, бог войны. Я где-то читала. – Нина вдруг почему-то смутилась.

– А разве богу войны не может противостоять женщина? По-моему, вполне логично. Но я готов назвать яхту «Ниной», если ты взойдешь на борт.

– Ну зачем? – заупрямилась она. – Я уже все видела. Яхта красивая.

– Смотри. – Никита указал куда-то вниз. – Она пришвартована. Она не тронется с места. Считай, что это продолжение причала.

Он провел Нину по шаткому трапу. Они вступили на палубу, полюбовались одинокой стройной мачтой со свернутыми парусами, потом он показал ей внутренние помещения.

Ее поразило, что яхта такая большая. Здесь были три каюты и еще кают-компания, кубрик, душевая, какие-то подсобные помещения и даже опреснитель воды.

– С тупой настойчивостью кретинки спрашиваю еще раз: неужели тебе не страшно? – повторила Нина, когда они опять поднялись на палубу.

– Нет. Бывает, конечно, что яхты тонут, люди пропадают, но это случается крайне редко. Знаю, статистика тебя не убеждает, но у нас есть все необходимое, чтобы не утонуть. Спасательные жилеты, страховочное снаряжение для работы в шторм, надувная шлюпка, автоматически надувающийся плот, сигнальный маяк, сверхвысокочастотное радио и даже спутниковый телефон. И потом, смерть в воде – одна из самых безболезненных. В холодной воде быстро наступает общее онемение. Внезапная остановка дыхания – это называется апноэ – отключает функции мозга, поэтому паники не чувствуешь…

– Ради бога, перестань! – Нина зажала уши ладонями. – Откуда у тебя эта жуткая осведомленность? Ты что, специально это изучал?

– Представь себе, да. Надо же знать, что тебя ждет. Но я прошел на этой яхте где-то тридцать тысяч миль и, как видишь, до сих пор жив. Когда доверяешь товарищам, ничего не страшно. Мы втроем ведем яхту посменно. Отстоял вахту, можешь отдыхать, возиться в кубрике, спать, читать, любоваться горизонтом. Вода глубокая, синяя-синяя, хороший ветер… Дельфины выпрыгивают из воды и резвятся рядом с яхтой целыми стаями. А ночью – я особенно люблю ночные вахты – над головой целое море звезд. Огромных, мохнатых, не таких, как у нас на Севере. Скорпион перечеркивает небо, как рубец от удара хлыстом, а в нем ярче всех горит Антарес. Извини, я увлекся, – смутился Никита. – Идем, тебе, наверное, холодно…

– Ты очень красиво рассказываешь, – отозвалась Нина, пока он помогал ей сойти на причал, – но все равно мой разум отказывается это воспринимать. Прости, в моей булавочной головке не умещается, как могут тридцать тонн железа держаться на воде и не тонуть.

– «Если тело вперто в воду», – напомнил Никита.

– Прекрасным образом потонет, если удельный вес больше.

– Смотри-ка ты, профессионально рассуждаешь, – засмеялся он.

– Школьный курс.

– Но ты же видишь: не тонет. Значит, удельный вес меньше.

– Не понимаю, как это может быть, – упрямо повторила Нина.

– Ладно, пошли ужинать.

Музыка в ресторане, к счастью, играла негромко: танцплощадка была вынесена на круглую стеклянную веранду. Пропустив Нину впереди себя в зал, Никита ощутил прилив мужской гордости. В ресторане были элегантно одетые женщины, но попадались и дамы в люрексе, увешанные побрякушками. Нина могла дать сто очков вперед и тем и другим. В своем простом белом платьице с узкой черной оторочкой она казалась прохладной, чистой, строгой и неприступной. Пряжка с перламутром, как маленькая луна, мерцала в ее черных волосах. Приятно появиться на людях с такой женщиной.

Метрдотель дал им столик у стеклянной стены с видом на море и предложил заказать коктейли, но Нина попросила минеральной воды, и что-то толкнуло Никиту последовать ее примеру. Он и самому себе не смог бы объяснить, что это было, но чувствовал, что поступил правильно.