–Да брось! У тебя модная прическа! Как у той солистки!

– Если уж такую, как ты, бросили, то что могу сделать я? Я провела сравнительный анализ…

– Где ты таких слов нахваталась?– улыбнулась я.– Математик великий! Тоже мне, сравнила она! Линейкой пользовалась, да? И сколько у него в сантиметрах?

Мы с Ларкой расхохотались. А папаша захрапел под неинтересную для его слуха "Агату Кристи".

Как-то раз уже в развеселом мае, когда все одноклассники меняют душные классы на ароматные дворы и сбегают с уроков, я тоже сбежала. Я скрылась из вида от генетики и химии и тихо прокралась в театр. Шла репетиция. Я села с самого края на третий ряд. В зале было темно, и я надеялась, что никто меня не заметит, хотя, конечно, вся труппа знала, чья я дочь. Несколько человек топтались на сцене. Одеты они были, прямо так скажем, не парадно, как будто собрались, чтобы спуститься на второй этаж- проверить почту. И по первым репликам я поняла, что репетируют "Ревизора".Что? Как банально! Все школьники города из года в год приезжают на автобусах именно на эту пьесу, как будто ставить больше нечего! Как будто школьной программе, кроме Чехова и Гоголя, уж и предложить нечего для театральных подмосток. Так…кто там у нас директор? Впереди, посередине стройного ряда бархатных красных кресел. Ах, да…старый пень. И почему его до сих пор не снимут на общем собрании отдела культуры родного города? Мыслит он шаблонно, а о таком понятии, как креативность, небось, и не слышал. Вот я была бы режиссером-новатором и поставила что-нибудь современное, например,"Трамвай "Желание".Да и зачем репетировать то, что уже ставили сто пятьдесят лет назад? Главный герой забыл свое имечко? Я усмехнулась. Но тут же поняла, что люди стоят на сцене ,не знакомые для меня. То есть мать я знаю, а новенькие, наверно, пришли после училища. Все молодые. Время пропущенной генетики тикало, и актеры начали скучать, переваливаться с ноги на ногу, кашлять в кулак, чтобы не потревожить покой загадочного закулисья. Я поняла, в чем дело. А дело в том, что кто-то опаздывал. Девушка, которая играла роль дочери Городничего.

– И долго?..-закряхтел "старый пень".Мне показалось, он уже пустил корни от досады и долгого ожидания.– Так и будем просиживать штаны?

Мать в кромешной тьме заметила меня. А кроме меня, на третьем ряду замечать, собственно, было некого. И махнула мне рукой!

– А давайте Алиса почитает за Марью Антоновну. Она собирается в театральный. В этом году.

Мне стало так неловко, но старый граф первого ряда блаженно заулыбался. И я вышла на сцену. Уверенной походкой, чуть поправляя юбку. Мне передали помятый текст и дело пошло, как по маслу. У всех пошло, как по маслу. Кроме меня. Все читали с выражением свои отрывки, а я впервые почувствовала скованность, зажатость, я превратилась в робота. Я не могла пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы всей мимикой и движением рук показать директору свой талант.

– У тебя зубов нет?

– Что?

– Что же ты в таком случае шепелявишь? – разочарованно протянул главный,– Неведомая, поработайте над шипящими.А у вас, наверно, театрального кружка не было в школе?

– Нет…

Я отдала текст матери и покинула зал. А репетиция продолжилась. Позор! Что у меня там после химии? Геометрия? Тоже можно пропустить. Да и вообще не вернусь сегодня в школу, где отсутствует даже так необходимый мне кружок. А ведь зуба у меня действительно нет. И как я раньше сама не обращала внимания на дикцию? Да Бог с ней, с дикцией! Почему я, знавшая и любившая Николая Васильевича с раннего возраста, показала себя абсолютно никакущей. Полным нулем! Разве нельзя было закатить глаза, приподнять удивленно брови, развести руки в стороны? Сделать вид, что у тебя веер в руке и тебе жарко. Я плохая актриса. Я бездарность. Я пришла домой, волоча ноги, как улитка в саду, и рухнула на кровать.