– Вот-вот, – Краковский упёрся лбом в раму окна, – стеклянный стадион и построим. А чуть что, зальём кислотой и все дела.

***

Маринка Литаева пришла работать в клинический центр «Рапсодии» сразу после окончания университета. Ещё студенткой она практиковалась лично у Хромого. С Павлом Валентиновичем у них с первого взгляда вспыхнул лютый антагонизм. Системность Маринкиных рассуждений, результаты и виртуозность её работы восхищали Хромого. Но терпеть дерзость и патологическое нелицеприятие Павел Валентинович не мог. Порицаниями, выговорами, а иной раз и крепким словом, он осаживал Маринку, как норовистую лошадь хлыстом.

Наработала Маринка не на одну диссертацию, но защищаться отказывалась. Бросила Хромому вызов: защитится, когда решит задачу восстановления слоёв личности. Снимет, по её словам, «проблему Полтиныча». Сколько Хромой не уговаривал – ни в какую. «Людей надо спасать! – говорит. – Расшибусь, сама умру, но докопаюсь!» После таких слов Хромой стыдился смотреть ей в глаза.

– Пал Тиныч, – в Маринкином голосе звякнула хитринка, – после восстановления можно будет идеальной личностью заняться, а?

– У тебя есть критерии идеальности? – Хромой пренебрежительно хмыкнул.

– Ну и что, что пока нет, – Маринка вскинула голову, показывая готовность вступить в спор.

– Критерии рождаются в контексте, – устало выдохнул Хромой и отвернулся, – а контекст личности шире, чем известный нам мир. Всё больше в этом убеждаюсь.

– Но раз существует столько девиаций, должен же найтись хоть какой-то оптимум? – не унималась Маринка.

– Боюсь, мы как раз его и ищем, – Хромой повернулся к Маринке и сунул руки в карманы. – Оптимум не оптимум, но целостность. А целостность – это не качество, а пропорции, гармония всех слоёв со своими мощностями. Но подозреваю, что слоёв-то каждому из нас и не хватает.

– Ладно. Работаем! – Маринка вернулась к своему любимому альмастату.

Последующие два года она, как ледокол торосы, ломала догмы и развенчивала постулаты, высвобождая новые факты и знания. И хотя главная цель ускользала, Маринка наконец научилась персонально оценивать мощности слоёв души – могла точно сказать, у кого в каких пропорциях формируется личность. Хромой первым делом зарядил мимидосы, чтобы, наконец, сделать Игоря Игорем.

***

В доме Краковского праздновали несколько дней. Бова хоть и кривился, жалуясь на несоответствие результата ожиданиям, но признавался Хромому:

– Какой ни есть, а он это, он. Чувствую, понимаешь, родное что-то в нём появилось.

– Он-он, не сомневайся, – уверенно кивал Хромой.

– Когда ж ты совсем отменишь мимидосы?

– Скоро, думаю, скоро, – Хромой для убедительности нахмурился. – Маринка раскопает. Она такая, ух, – Хромой потряс кулаком.

– Дай хоть глянуть, что за чудо-девка. Есть фотки?

Хромой почиркал пальцем по планшету, и показал экран Бове. Сзади подошёл Игорь:

– Дайте мне посмотреть, дядя Паша, – он выхватил планшет, взглянул на экран и зарделся.

– Маринка! – твердил Игорь, водя пальцем по её фигуре. – Маринка!

– Отдай планшет дяде Паше, – сурово потребовал Бова. – Не нужна тебе никакая Маринка. У меня для тебя другая есть. Виолочка. Такая же… – Краковсий кашлянул. – Но приданого целая Австралия.

– Нет, папа, – пускал слюни Игорь, – я хочу Маринку.

Бова встал, отобрал у Игоря планшет и поманил Хромого:

– Паша, пойдём-ка, дружок, поговорим в кабинете.

***

После беседы с Краковским Хромой отправился в лабораторию. Едва он переступил порог, Маринка оторвалась от альмастата и с горящими глазами кинулась навстречу:

– Пал Тиныч, наращивание слоёв энергии явно связано с полом.