Твое сознание всегда свободно; это сама свобода. Но проблема возникает потому, что ты хочешь постичь. Хочет постичь ум – и постичь нечто такое, что стоит за пределами его возможностей. Иллюзорное не может понять реальное, и реальное не может понять иллюзорное, помни. Иллюзорное не может ничего понимать, потому что его нет; реальное же не может понять иллюзорное, потому что – можно ли понять иллюзию? Ее не существует.

Поэтому Гаутама Будда говорит: «В тот миг, когда ты абсолютно пуст и осознан, найдено все». Для этого нужно лишь встряхнуть вас. Вам снится кошмарный сон: гусь в бутылке – это кошмарный сон, – и иногда пробуждение может быть вызвано очень странной ситуацией. В прошлом оно случалось в самых странных ситуациях.

В мемуарах Джозефа Гримальди, в редакции Чарльза Диккенса, есть такой рассказ:

«В июле этого года в Сэдлерс Уэллс произошел необычайный случай, надолго привлекший внимание и вызвавший толки. Случилось следующее.

Капитан королевского военно-морского флота Джордж Харрис вернулся в Англию после долгого плаванья. Получив расчет, большая часть команды последовала за своим капитаном в Лондон, чтобы по обыкновению моряков развлечься и отдохнуть. В то время Сэдлерс Уэллс был известным прибежищем матросов, и часто галерка была сплошь занята моряками и их подругами. Однажды вечером туда отправилась большая компания матросов из команды капитана Харриса, и среди них человек, который в течение многих лет был глухонемым.

Сотоварищи усадили его в первый ряд галерки. Этим вечером Гримальди был в ударе, и, хотя вся публика надрывалась от хохота, казалось, никто в зале не наслаждался весельем и шутками больше глухонемого бедняги. Его друзья обратили на это внимание, и один из них, который хорошо объяснялся на пальцах, поинтересовался, как ему нравится это развлечение. Глухонемой таким же образом ответил, сопровождая это прочими выразительными жестами, что он никогда не видел ничего более смешного.

По мере того, как представление близилось к концу, выходки и остроты Гримальди становились все более неотразимыми; наконец, после неистового взрыва смеха и аплодисментов, от которых театр едва не рассыпался на части и к которым глухонемой присоединился от всего сердца, он вдруг повернулся к своему другу, который сидел рядом, и крикнул во все горло:

– Что за дьявол этот малый!

– Как же это, Джек! – обернулся потрясенный друг. – Ты можешь говорить?

– Говорить! – ответил тот. – Представь себе, могу! И слышать тоже.

Тут вся компания, само собой разумеется, трижды прокричала „ура“, а по окончании представления исцеленного подняли на руки и понесли, и следом выступало целое триумфальное шествие. У дверей вскоре собралась толпа, и по мере того, как из уст в уста передавались слухи о том, как глухонемой начал говорить и слышать благодаря искусству Джо Гримальди, росли всеобщее волнение и любопытство. Хозяйка таверны подумала, что Гримальди захочет увидеть своего пациента, и сказала матросу, что если он придет на следующее утро, то увидится с актером, который так рассмешил его. Гримальди, уже введенный в курс дела, отправился в дом в назначенное время и нашел исцеленного в обществе нескольких друзей, которые все еще выражали живейший интерес к неожиданной перемене, произошедшей с их другом, и продолжали веселиться, пить и угощать весь дом в доказательство своего удовольствия.

Матрос, производивший впечатление человека неглупого и благовоспитанного, сказал, что в ранней молодости он прекрасно слышал и говорил; он связывал потерю слуха и речи с солнечным ударом, полученным им в далеком путешествии, из которого он недавно вернулся. Он добавил, что прошедшим вечером на протяжении долгого времени испытывал сильнейшее желание выразить свое восхищение тем, что происходило на сцене; после одной особенно забавной выходки Гримальди он собрал все силы, чтобы выразить себя, в чем и преуспел к своему огромному удивлению и еще большему удивлению своих товарищей.