то есть всё то, что было когда-то создано и построено ныне одряхлевшими старцами Мафусаилами:

«Канителят стариков бригады
канитель одну и ту ж.
Товарищи! / На баррикады! —
баррикады сердец и душ…
Паровоз починить мало —
накрутил колёс и утёк.
Если песнь не громит вокзала,
то к чему переменный ток?»

А газета «Известия» в это же время напечатала очерк Ларисы Рейснер «В Петроградской чрезвычайке (Весёлая история)», рассказывавший о чудовищном беспределе, который творили чекисты Петрограда.

15 декабря «Искусство Коммуны» напечатало ещё одно стихотворение Маяковского – «Радоваться рано»:

«Белогвардейца / найдёте – и к стенке.
А Рафаэля забыли? / Забыли Растрелли вы?
Время / пулям / по стенке музеев тренькать.
Стодюймовками глоток старьё расстреливай!..
Выстроили пушки на опушке,
глухи к белогвардейской ласке.
А почему не атакован Пушкин?
А прочие / генералы классики?
Старьё охраняем искусства именем. / Или
зуб революции ступился о короны?
Скорее! / Дым развейте над Зимним —
фабрики макаронной

Явно обрадованный тем, что никто не заметил заложенного в «Мистерию-буфф» антибольшевизма, Маяковский вновь повторял строки из «Пощёчины общественному вкусу». Он с дерзкой ехидцей упрекал советскую власть в том, что она не сделала чего-то очень важного, и скрупулёзно перечислял всё то, что ею упущено.

Поэта-футуриста неожиданно поддержал любимец Зиновьева поэт Василий Князев, опубликовав стихотворение, в котором было восклицание:

«Будь ты проклята культура буржуазных пауков

Луначарский, конечно же, не выдержал. И 29 декабря опубликовал в том же журнале «Искусство Коммуны» гневную статью «Ложка противоядия». Маяковский, который говорил, что никогда не видел Анатолия Васильевича кричащим, должен был признать, что увидел строки, написанные наркомом, «взорвавшимся» от возмущения и негодования.

Луначарский писал:

«Я понимаю, что уродство самовосхваления и оплёвывание высоких алтарей, что беготня с осиновым колом между могилами великанов – могли произойти оттого, что слишком долго запирали молодой талант. Но всему есть мера. Если Маяковский будет продолжать тысячу раз голосить одно и то же, а именно: хвалить себя и ругать других, то пусть он мне поверит: кроме отвращения он ничего к себе не возбудит

Это был сильный удар по самолюбию самовлюблённого футуриста, надеявшегося, что большевики признают его.

Так как «Искусство Коммуны» выпускали соратники Маяковского, они ознакомили его с письмом Луначарского сразу же, как оно поступило в редакцию. И поэт сочинил стихотворный ответ под названием «Той стороне». Он был напечатан в том же номере журнала – сразу же вслед за статьёй наркома. Обратим внимание, что уже в самом названии Маяковский поставил себя и Луначарского по разные стороны баррикады! Поэт не спешил признавать правоту наркома, он продолжал отстаивать старые футуристические позиции, не желая подчиняться никаким «фельдфебельским» приказам:

«Мы / не вопль гениальничанья – / "всё дозволено",
мы не призыв к ножовой расправе,
мы / просто / не ждём фельдфебельского / "вольно!",
чтоб спину искусства размять, расправить…
А мы – / не Корнеля с каким-то Расином —
отца, – / предложи на старьё меняться, —
мы / и его / обольём керосином
и в улицы пустим – / для иллюминаций…
Мы / не подносим – / "Готово! / На блюде!
Хлебайте сладкое с ложицы!"
Клич футуриста: / были б люди —
искусство приложится».

Жизнь продолжается

Юрий Анненков обратил внимание на то, что Маяковский спорил тогда не только с наркомом Луначарским:

«Не так, товарищ! – обращался Блок к Маяковскому, ещё воспевавшему в те годы разрушение. – Не меньше, чем вы, я ненавижу Зимний дворец и музеи (?). Но разрушение так же старо, как строительство, и так же традиционно, как оно. Разрушая постылое, мы так же скучаем и зеваем, как тогда, когда смотрели на эту постройку. Зуб истории гораздо ядовитее, чем вы думаете, проклятья времени не избыть. Ваш крик – всё ещё крик боли, а не радости. Разрушая, мы всё те же рабы старого мира; нарушение традиции – та же традиция