Но он так меня и не забрал.

- Тебе двенадцать, – произнес мужской голос, и я с трудом догадалась, что он принадлежит Мартину Веберу. – Вспоминай, Эйвери! И вспоминай хорошенько!

Тотчас же перед глазами возник амбар, в котором меня привычно заперли, потому что я снова улизнула с утренней молитвы и отправилась бродить по лугам. Но меня все-таки поймали, и теперь Харпер по распоряжению преподобного готовился высечь меня кнутом.

Глядел с мерзкой ухмылкой на противном лице садиста, а двое его подельников держали меня за руки.

- Не-е-ет! – закричала я в полнейшем отчаянии.

В груди стало горячо, а к рукам прилила непонятная сила.

Секунда, и... рядом больше не было ни Харпера, ни его подельников, ни кнута, ни амбара. Лишь груда переломанного дерева, разлетающееся во все стороны сено и валяющиеся на коленях люди из деревни Таккеров.

А посреди всего этого… стою я, с недоумением и ужасом уставившись на собственные руки.

- Тебе десять. Вспоминай, Эйвери Таккер!

- Мы всегда будем вместе, ты и я! – произнесла худенькая темноволосая Мэри, с которой мы сидели на берегу озера, опустив босые ноги в прохладную воду. – Потому что мы с тобой лучшие подруги. Я никогда не дам тебя в обиду!

- Я тоже тебя никогда не обижу, Мэри! А если кто-то тронет тебя хоть пальцем, я переломаю ему все его пальцы! – торжественным голосом пообещала ей. – Потому что мы с тобой лучшие подруги.

- Давай скрепим нашу дружбу кровью, – предложила Мэри. – Но отцу об этом не скажем, а то он рассердится и заставит нас молиться вместе обеда и ужина.

- Обязательно скрепим, – отозвалась я. Сжала нож, который стащила утром из общей столовой, после чего полоснула по своей руке. – Теперь твоя очередь, Мэри!

И она потянулась за ножом.

- Тебе восемь, – произнес все тот же мужской голос. – Вспоминай, Эйвери! Вспоминай хорошенько!

Но вместо воспоминаний передо мной внезапно возникла стена, темная и непроницаемая. Бесконечная, в какую сторону ни посмотри – в нее-то я и ударилась со всего размаху.

И тотчас же мое существо захлестнула боль, непонимание и страх, откинувшие меня назад. Туда, где я сидела в кожаном кресле в кабинете декана, судорожно сжимая руку Мартина Вебера, и дышала часто-часто, словно после долгого бега.

- Все-все! Уже все закончилось! – успокаивающе говорил он. – Я вывожу тебя, Эйвери! Сейчас ты вернешься...

Но я упрямо покачала головой и вновь закрыла глаза.

Не стала окончательно возвращаться в реальность, потому что должна была проникнуть через ту проклятую стену в своей памяти! Ведь именно за ней, скрытое от моих глаз, лежало мое прошлое!

Поэтому я собралась с силами и ударила в нее еще раз. Билась и билась, иногда слыша мужской голос:

- Все, Эйвери, хватит! Сейчас же прекрати! Тебе пора выходить! Не в этот раз!

- В этот! – прохрипела я в ответ, после чего ударила в стену еще раз, и она наконец-таки пошла трещинами, а потом развалилась на части.

Это было наполненное ужасом воспоминание.

Я летела вниз, сорвавшись с огромной высоты. Падала, вопя от страха; меня крутило в разные стороны, а наверху шел воздушный бой.

Я не видела, кто побеждал, и не помнила, кто и на кого напал. Знала только то, что моя мама в опасности.

- Эйвери! – в ушах все еще звенел ее полный ужас голос. – Эйвери, детка! Я уже иду…

Но она так и не пришла, а я все падала и падала. При этом знала: есть что-то или кто-то, кто не позволит мне разбиться о воду. Вместо этого он поможет мне притормозить в воздухе, после чего подняться наверх.

Потому что мы – небесный народ, и мы не живем внизу.

Суша не для нас.

Ждала, когда он начнет действовать, но ничего не происходило. А потом в голову стукнула отчаянная мысль – не моя, чужая.