– Так спи перед закатом – еще не то увидишь. Чего ты раньше времени-то улеглась?

– Таня, ты стала такая… злая.

– Станешь тут злой.

– Ну, чего ты? – Глаша, словно хитрая кошка, потерлась о худенькое плечо своей подруги.

Очень часто она оправдывалась перед Таней ровно так, как может оправдываться жена перед недовольным мужем. И обе они уже свыклись с таким порядком вещей, не замечая всей несуразности такого поведения.

– Чего? Я все пальцы себе исколола сегодня и утюгом обожглась, пока думала о тебе и твоем хозяине, – угрюмо продолжала Татьяна.

– Таня, ну зачем ты? Что за глупости лезут в твою голову?

– Глупости? Знаю я тебя…

– Гляди, что я принесла, – Глаша метнулась за образа и достала из-за иконы бумажный сверток. – Смотри, сколько денег, – проворные руки развернули бумагу.

– Завалил, значит? – Таня отбросила сверток.

Деньги разлетелись по полу.

– Таня, ты, конечно, прости, но меня уже начинает раздражать твоя деревенская лексика.

– Чего?

– А того, – наступала осмелевшая Глаша. – Надоели твои грубости, намеки и гадкие слова.

– Конечно, мы же гимназий не заканчивали, и книжки толстые не читаем, пока другие спину гнут над шитьем.

– Вот ты меня уж и попрекать стала.

– Я не попрекаю, дурочка! Я… я… – слезы закипали в рыжих глазах Татьяны. – Я люблю тебя больше жизни.

А после было столь же бурное примирение. Спустя час подруги вместе уплетали эклеры и запивали их душистым чаем.

– Как подкопим денег, так уедем отсюда в деревню, там домик хороший купим, коз и курочек заведем. И станем жить не хуже других, – рассуждала Глафира. – Скажем, что мы сестры. А если мужская работа нужна будет, так наймем кого-то. А может, и в городе останемся. Посмотрим. Деньги нам с тобой очень нужны.

– Нужны, – соглашалась рыжая ревнивица. – Расскажи, как они там тебя встретили. Что жена его? Хороша?

– Жена? – Глаша на секунду помедлила и все-таки решила соврать. – Жена, да. Очень даже хороша собой.

– Да? – недоверчиво переспросила Таня.

– Да, Танечка.

– А зачем тогда ты ему?

– Таня, ну как же ты не поймешь, они пригласили меня работать. Горничной.

– И много ты там работала, что не устала сильно?

– Сегодня был первый день. Меня лишь познакомили с обязанностями. Где полы мыть я должна, где золу вынимать, где белье гладить.

– Вон оно что?

– Да. А иногда они и музыку с супругой слушать желают. Я им должна музицировать на фортепьяно.

– Эка, их распоганило! Горничная, да еще, чтобы на фортепьяно умела.

– Таня! Ну, как ты выражаешься?

– А как? Не слишком ли много хотят?

– Так, дурочка моя, за это-то и платят столько!

– А, ну тогда понятно, – чуть успокоилась Татьяна. – Говоришь, что супруга у него красивая?

– Очень.

– И любит он ее?

– А то как же! Смотрят друг на друга, словно два голубка.

– А супруга не ревновала к тебе?

– А чего ей ревновать, ежели Александр Петрович с нее глаз не сводит. Нужна я ему! Тебя послушать, так все по мне сохнуть должны.

– Ладно, поживем-увидим.

«Mon Dieu![8] Как она хороша! – думал Александр Петрович, сидя в своем кабинете. – Какое счастье, что этот странный господин, по имени Викто̀р, дал мне ее адрес. Эдакий бриллиант и в портновской мастерской. Боже, неужто у нее никого не было? Она – то смущается как девочка, то ведет себя, словно опытная куртизанка. Что за бесовка! Мама дорогая, как я ее хочу. А груди, Euh! Chic!»

В этот вечер Александр Петрович пил коньяк и предвкушал детали соблазнения новой горничной, по имени Глафира.

«Черт, я хотел завести себе лишь покладистую горничную, готовую всегда отдаться. Но Глафира Сергеевна не простая штучка. К ней, вот так вот запросто, не подойдешь. Ну, ничего. И не такие брали крепости».