Но тогда почему теперь его черты лица в тусклом свете фонаря казались ей жесткими и непривлекательными, веснушки – блеклыми, а взгляд – ледяным и полным злобы? Даже его голос, обычно мягкий и теплый, прозвучал хлестко и грубо, как черствый засохший хлеб.

– Я что-то… Не то сказала? – прошептала Яра, пробираемая подкатывавшей дрожью.

Чувство беспомощности, онемения и тревоги пропитали ее до самых кончиков завитых волос. Она не могла двинуться с места, ноги просто отказывались ее слушаться, а кончики пальцев на руках, которые она инстинктивно прижала к груди, словно покрылись льдом. Яра всегда терялась в такие моменты, сжималась в комочек, становясь почти невидимой, готовая извиняться за все, даже за свое собственное существование.

Макс тоже не шевелился, все еще попадая под направленный фонарик. Так они стояли молча несколько бесконечных мгновений. Сердце Яры бешено стучало, гул крови отдавался в голове, а уши наполнялись невыносимым звоном.

– Прости, я не должен был… – Макс первым прервал молчание; теплым, спокойным голосом, полным сожаления. – Сам не знаю, что на меня нашло.

Он поднял руку, чтобы неловко потереть шею, однако даже это движение заставило Яру дернуться, словно от приближавшегося удара. Она чувствовала, как побледнело ее лицо, и видела, что Макс перепугался не меньше.

– Принцесса, прости, – он потянулся к ней, но она отшатнулась, не дав прикоснуться к себе.

Макс больше не пытался приблизиться. Онемение постепенно отпускало. Яра наконец одернула толстовку, и свет нагрудного фонарика упал ровно туда, куда и должен был – на тропу.

– Все в порядке, забей, – она врала, потому что не хотела, чтобы Макс сложил дважды два.

Никто не должен был узнать, какие у них с Деном возникали разногласия и как они – он – их обычно решал.

– Значит, мир? – не унимался Макс и даже выставил мизинчик, но теперь была очередь Яры показывать недовольство.

– Я же сказала, забей. Все хорошо, – она прижала пальцами переносицу. В голове все еще шумело.

– Тогда… Пойдем дальше?

– Иди один, – отрезала она, но поспешила добавить более спокойным тоном. – Я тут вспомнила… Ден говорил, что колючая проволока донимала его. Может, он зацепился часами за нее, и они упали. Я вернусь, проверю там.

– Но…

Но Яра оборвала его:

– А я тебя догоню. Попозже. Давай встретимся у маяка? Тут недалеко. Там и привал устроим. Бутерброды твои поедим. А? Согласен? Круто, – она шустро похлопала его по плечу, натянуто улыбнулась и поспешила назад по тропе.

Макс ничего не сказал и даже не крикнул вслед. Яра слышала лишь его удаляющиеся шаги за спиной.

Она шла по тропинке, пытаясь успокоить дыхание. Легкие щипало, они начинали болеть от спазмов в грудной клетке, а слезы так и подкатывали к горлу. Яра не могла найти объяснений случившемуся. Мало того, что Макс напугал ее не на шутку, так еще и сделал это совершенно без повода. Пусть ему не по душе вообще вся эта вылазка, но разве можно так срываться из-за безобидного вопроса?

Но какими бы ни были причины, Яра твердо решила не обсуждать их никогда. Не потому, что она боялась нового срыва Макса (а ведь раньше она и подумать не могла, что сможет поставить «срыв» и «Макс» в одном предложении). А потому, что эти причины вполне могли разрушить их дружеский тандем. Она знала, как это обычно случалось. Начнешь выяснять отношения и копаться в чужой голове, как человек вычеркивает тебя из своей жизни, попутно раня так, что потом жить не хочется. Она совершала эту ошибку со всеми своими бывшими, даже с Деном пару раз чуть не рассталась именно из-за своей дотошности. Она помнила, как иногда ругались мама с папой. Кажется, даже накануне пропажи и смерти отца мама, прикованная к больничной койке, умудрилась с ним повздорить. Она все спрашивала и спрашивала, стараясь выудить из него то, о чем он не хотел рассказывать. А после многие годы терзала себя чувством вины, думая, что эта ссора – последнее, что случилось между ней и ее любимым. И конечно, мама не говорила вслух, но точно мучилась, что она могла и стать причиной ухода отца.