Сели за стол. Мама всё порывалась позвать соседей, но папа  останавливал её.

– Успеется. Ещё  нагуляемся.

Отец разлил водку по рюмкам. Налили и Лидке.

– Не водка нас делает пьяницами,– отец поднял свою стопку. – Спасибо, дочка. Носи свою медаль гордо. Без неё и наших бы не было.

Генка так и не слез с маминых колен. Лизал петушка на палочке и утыкался в мамино плечо, когда папа обращался к нему. Лидка быстро опьянела, ей отчего-то стало грустно, и она, подперев голову рукой, запела низким грудным голосом.

Были когда-то и вы рысаками,

И кучеров вы имели лихих..

Она вдруг поняла, что песню начала с середины, но остановиться не могла.

Ваша хозяйка состарилась с вами,

Пара гнедых, ой да пара гнедых.

Мама пересадила Генку поудобней и подхватила песню красиво, но тоже вразнобой с текстом.

Грек из Одессы, еврей из Полтавы,

Юный корнет и седой генерал,

Каждый искал в ней любви и забавы

И на груди у неё засыпал..

Спели про чайку, калину красную и ещё что-то. Потом Лидка лежала на своём топчанеза занавеской и думала. Наконец-то война кончилась. Не надо каждое утро слушать сводки по радио, ждать и бояться почтальона, выскакивать навстречу каждому военному на улице. Завтра наступит новый день, день, в котором не будет войны. Папа и мама всё ещё сидели за столом и тихо разговаривали.

– Павла я видел в Берлине. Капитан, орденов вешать некуда.

– Он же с двадцать пятого. Девчонки из класса придут к нему задачки решать, а Лидка, чита, бегает вокруг: -" Дядя Паня, дядя Паня!" А дядя Паня на четыре года старше её. Невесты фыркают, а он злится.

– В Чехии сейчас служит, живёт как на курорте. Про Сергея ничего не слыхать?

– В Печоре, на лесоповале. Отец  узнавал, может, по случаю победы отпустят. Ничего не сказали.

– Значит, в немецких лагерях не досидел.

Лидка не заметила, как уснула. Спала она глубоко и спокойно, и ничего ей не приснилось.

ЮДЕ

Сашка очнулся от близкого выстрела: так ломается сухая ветка под ногой неосторожного охотника. Он с трудом открыл глаза и огляделся. По склону высотки группами и по одному бродили немцы. На плечах у некоторых висели наши трёхлинейки без затворов, сами они были вооружены карабинами.

– Трофейщики, крысы тыловые, – догадался Сашка.– В кого они стреляли?

Справа от него, на дороге, стояла серо-зелёная грузовая машина под тентом. К ней, словно щенки к развалившейся матери, слепо приткнулись лёгкая танкетка и мотоциклы с колясками. На обочине, под присмотром скучающей охраны, понуро сидели семь-восемь наших бойцов. Даже отсюда было видно, что сил сопротивляться у них не осталось вовсе.

– Так в кого стреляли фрицы?

Он чуть приподнялся на локтях, чтобы редкая выжженная трава не мешала, и стал наблюдать за немцами. Двое остановились на краю овражка, промытого весенними ручьями и стали смотреть вниз, указывая на что-то невидимое Сашке. Подошёл ещё один, вскинул карабин и выстрелил. Все одобрительно стали хлопать друг друга по плечам. Постояв немного, двинулись дальше.

– Раненых добивают, суки!

Он опять упал в траву и от бессильной злобы заскрежетал зубами.

Роту, оставленную на высоте задержать немцев, пока измотанная отступлением и потерями дивизия не займёт более выгодную позицию, сформировали накануне прямо на марше. В неё включили вышедших из окружения, отставших от других частей, приблудившихся неизвестно откуда бойцов. Командование таким разношерстным воинством поручили молоденькому лейтенанту этого года выпуска. Лейтенант очень гордился полученным заданием и отчаянно трусил, что не оправдает доверие. Было ясно, укрепиться как следует не успеют, и поэтому каждый рыл себе персональный окопчик. Рядом с Сашкой расположился пожилой усатый сержант с ручным пулемётом.