Теперь мы оказываемся в самом сердце германской трагедии. Целью Гитлера было не просто господство над массами: с самого начала он стремился использовать их. «Готовность жертвовать своим личным трудом и, при необходимости, даже собственной жизнью ради других, обнаруживается в арийской расе в наиболее развитой форме. Величие арийца основывается не столько на силе его интеллекта, сколько на его готовности посвятить все свои способности служению обществу. Здесь инстинкт самосохранения проявляется в благороднейшей форме: ариец с готовностью подчиняет свое собственное эго служению общему благу и, если необходимо, жертвует ради общества всем, даже своей жизнью»^>298. Нацизм противостоял Просвещению, он также был противником всех форм индивидуализма. Всеобщая унификация Германии, лес застывших вытянутых рук, щелкание каблуков, нескончаемые волны выкриков Sieg Heil! – все это было недвусмысленным предостережением, к которому не прислушались. Центнер пишет: «Гитлер стремился достичь внутреннего единства нации, спаять ее в жестко организованную марширующую колонну, готовую жертвовать собой и в любое время исполнить любой приказ национал-социалистического руководства»^>299. Гитлер сравнивал объединенные массы с мечом, со своим оружием для ведения войны. «Война и разрушение необходимы для восстановления неустойчивого равновесия этого мира – в этом заключалась и мораль, и метафизика его политики» (Фест^>300). Он формулировал эти цели достаточно открыто: «Выковать этот меч – задача внутриполитического руководства. Обеспечить этому процессу безопасность, а также найти союзников в битве – задача внешней политики»^>301.

«Можно серьезно усомниться в том, что Гитлер любил немцев», – размышляет Эберхард Йекель^>302. «Я знаю, что должен быть строгим воспитателем. Прежде всего мне нужно создать Народ (Volk), лишь затем я смогу думать о решении проблем, с которыми мы, как нация, сталкиваемся в настоящее время», – говорил Гитлер Раушнингу. «Нам нужно подготовиться к тяжелейшей борьбе, которая когда-либо выпадала на долю какого-либо народа. Лишь пройдя через это испытание, мы сможем подготовиться к власти над миром, к которой мы призваны. Мой долг будет состоять в том, чтобы вести эту войну, невзирая на потери. Жертвы будут чудовищными. Мы все знаем, что значит тотальная война… Города превратятся в руины, величественные здания исчезнут навсегда. На этот раз наша святая земля тоже попадет под удар. Но я не боюсь этого. Мы будем стоять непоколебимо и сражаться до конца. И Германия, которая встанет из этих руин, затмит красотой и величием любую страну мира»^>303.

Гитлер описывает в «Майн Кампф» свои первые контакты с DAP в сентябре 1919 года. Он пишет здесь, что после долгих размышлений он пришел к выводу, что «необходимо провозгласить новую идеологию, а не новый политический лозунг»^>304. То, что он размышлял об этом не в одиночку, уже было показано выше. Стоит все же напомнить о том поразительном обстоятельстве, что он вступил в кружок Харрера и Дрекслера, уже располагая идеологией, готовой к практическому применению. Он «хотел основать [собственную] партию», для чего и собирался использовать незначительную DAP.

В 1924 году, когда Гитлер в ландсбергской тюрьме писал первую часть «Майн Кампф», его мечты и прозрения стали уже гораздо яснее. Да, первые шаги Гитлера казались скромными, а возможность того, что его замыслы осуществятся, – ничтожной. Так казалось большинству сторонних наблюдателей, но не самому Адольфу Гитлеру. В ходе ландсбергского уединения Гитлер вновь обрел несокрушимую уверенность в своем призвании и убежденность в том, что ему удастся выполнить свою миссию. Благоразумие и осмотрительность все еще удерживали его от провозглашения себя фюрером германской нации, но на страницах «Майн Кампф» он не оставляет никаких сомнений в том, кто является этим фюрером, хотя и не называет себя прямо.