И Валькирия ведёт себя как стерва, демонстрируя непробиваемость себя на чувства благодарности. – Вначале едем к себе. Дело не терпит задержки. – Говорит Валькирия, вгоняя её снова не напарников, а, пожалуй, с этого места и момента, раз она сама этого добивается, холодных и одна только работа на уме напарников, Клима и Алекса в бледность лица и в неотзывчивость больше к женским чарам состоятельность себя.

– Как скажите. – Официальным тоном голоса говорит Клим, не упорствуя на своей самостоятельности определять, что по правилам, а что нет, а следуя прописанным в книге по безопасности дорожного движения истинам, нажимает на педаль газа и трогает вначале, а затем ведёт свой спецавтомобиль, соблюдая все дорожные правила, раз все мы решили придерживаться всех этих правил (а это он специально так частит с этими правилами, чтобы всем стало тошно).

Что непривычно, необычно и тем самым сбивает с ровного хода мыслей всех пассажиров спецавтомобиля, привыкших к скоростным перемещениям и перепадам езды на нём, и чувствующих себя успокаивающе только в такой неравномерной и скоростной размеренности жизни. И они начинают выходить из себя, глядя на то, как и что себе позволяет за рулём Клим. Едет так, как будто он ученик автошколы, со скоростью самой медленной черепахи, до которой доросли только все эти чайники от вождения. К чему в самой расширенной комплектации прилагается не то чтобы его неуверенность вождения, где он всем дорогу уступает и кого-то обогнать, то не дай боже трансмиссии автомобиля, а тут есть нечто большее – Клим, гад такой, как это раньше в голову никому не могло прийти, едет буквально соблюдая все правила дорожного движения. И теперь-то всем становится понятно, что всех их так тревожит, напрягает и заставляет психовать.

Что в итоге, чтобы как-то успокоиться немного, приводит к тому, что пассажиры этого спецавтомобиля, чьи технико-технические характеристики предусматривают иной тип вождения, – по бездорожью и при сверхмощных оборотах и скоростях, – а тут такой слом понятия спецтранспорта, начинают вытаскивать свои головы в окошки, чтобы хоть как-нибудь себя остудить от внутреннего перегрева.

И вот в один из таких жизненных поворотов, когда спецавтомобиль так извернулся, что не обдал даже залежалой лужей нерасторопного и в чём-то неосмотрительного прохожего, и тем самым вогнал в ещё большую скуку и растерянность своих пассажиров, к большой неожиданности для всех них, они своими скучающими взглядами упираются на что-то определённо произошедшее внутри одного из ряда зданий, вокруг которого столпился разношерстный народ и давай к себе привлекать внимание.

– Что там? – у Валькирии первой не выдержали нервы от этой монотонной езды.

А откуда всё это знать Климу и Алексу, кто всю дорогу были рядом с ней и никуда не отлучались. И ответ со стороны Клима ожидаем. – Посмотрим?

– Давай. – Даёт добро Валькирия, и они таким образом прибывают, как вскоре выяснится, на новое место преступления. Но только для себя, а не для ранее прибывших оперативников, для кого в этом деле нет ничего нового. А всё как обычно, не сошлись во взглядах друг на друга или скорей всего, на принципы построения собственной платформы интеллекта местные гуманитарии, у кого всегда при себе и под рукой имеется в наличие кухонный нож или как в данном случае, шило.

Ну а то, что при первом взгляде на торчащее шило из шеи одного из менее расторопных на движения не языком гуманитариев (языком он, скорей всего, более выразителен и информативен, как обозначается его скоростные качества), складывается когнитивный диссонанс и желание опровергнуть его определение гуманитарием, – это определённо технарь, – то у расположившихся по своему усмотрению за далеко соседним от убитого столом оперативников, решивших совместить приятное с полезным, – раз они уж здесь оказались по служебной необходимости и при этом на пустой желудок, то почему бы не перекусить местной еды, – есть на этот счёт весьма резонные обоснования (у одного из них).