не просто положительный фольклорный образ, но и первопредок, даже первотворец Вселенной. Одновременно он и классический герой-трикстер, то есть обманщик, способный на любую хитрость (рис. 31). Отголоски подобных же мифологических представлений и архаичных верований содержатся и в космизированном образе русского Ворона Вороновича. Однако по прошествии многих веков и тысячелетий с ним, по всей видимости, произошло то же, что и с Кощеем Бессмертным. С распадом былой этнолингвистической и социокультурной общности образ Ворона получил негативную трактовку, которая еще более усилилась с обособлением славянского этноса и с последующим выделением из некогда единого славянского субстрата самостоятельных племен и народов.

^{>Рис. 31. Ворон Кутха. Иллюстрация Евгения Рачева к ительменьской сказке}

По воззрениям славян, ворон – хотя и вещая[24], но одновременно и «нечистая», даже зловещая птица, предвестница войн и спутница смерти (рис. 32). Сакральная мудрость ворона (чему не в последнюю очередь способствовало его умение подражать человеческому голосу) так же бесспорна, как и его долголетие (считается, что он живет не менее трехсот лет). По народным поверьям, ворон обладает колдовской, магической и гипнотической силой. Как говорится в сказке о Трех царствах, «он и хитёр и мудёр». В прошлом широко было распространено гадание по крику ворона или вороны. Древние греки различали 64 оттенка карканья, включая направление. Так, вороний крик считался благоприятным, если раздавался слева, сзади, сверху или парное число раз; и неблагоприятным, если раздавался справа, спереди, снизу или один – три – пять раз. Русские, должно быть, уже в древности утратили эту общеиндоевропейскую мудрость: по народному убеждению, воронье карканье не сулило ничего хорошего, откуда бы оно ни раздавалось. Отсюда дожившие до сего дня полушутливые-полуопасливые предостережения докучливому советчику или доморощенному прорицателю – «не каркай!», а также досадливое резюме в случае постигшей неудачи – «ну вот – накаркали!».

Конец ознакомительного фрагмента.