Но обязательно вослед
Звучит язвительно: «А Вы,
Я полагаю, из Москвы?»
XIV
Что бизнесмены, что бандиты
Здесь тщатся доказать всегда,
Что, мол, и мы не лыком шиты,
Что мы, мол, тоже – хоть куда!
Чтоб перещеголять соседа,
Не скажут слова в простоте;
Тут Борхес, Маркес, Кастанеда…
Им надо быть на высоте.
Москвич бежит за свой пятак,
А питерский – за просто так.
XV
«Мосты нависли над водами…»
Читатель, дальше знаешь сам,
Ведь часто белыми ночами
Бродил по этим ты местам,
Ведомый страстию арапа
К столице северной, ты плыл
В её потоках; тихой сапой
Их ритм гасил твой юный пыл
И сердце подчинял застою,
И усыплял его грешно…
XVI
Когда-то давнею порою
Велик был этот город, но —
Не красит нищета героев,
И ныне… раннею весной,
Когда природа веселится,
И осенью, и в летний зной
Особо нечем похвалиться
Столице северной больной.
Так в доме, что роскошным был, —
Фасад хорош, но пол прогнил.
XVII
Промчалась Стрелка слева; пулей
Мы к Петропавловке свернули
Направо за мостом; вдали,
Толпясь, прощались корабли,
В Неву зашедшие гостями,
Пока мосты разведены;
Сверкая яркими огнями,
Всю ночь стояли у стены;
А ночь мелькнула только чуть,
И вот уже пора им в путь.
XVIII
«О, Петербургский двор!» – так, может,
Лет пять назад бы начал я
Повествование; похоже,
Мне некий смысл бытия
Все чудился в словах стихов,
Что лил на нас Гребенщиков.
Теперь, куда ни обращаюсь,
Скелет забыт в любом шкафу;
И я, тесня к строфе строфу,
Разочарованно бросаю:
XIX
«А, Петербургские дворы!
Помойки, мрачные квадраты,
где ни рассвета, ни заката,
ни детям места для игры…»
…По длинной подворотне стоном
Отдался звук шагов моих,
И тяжкий топ шагов Семёна;
Метнулся эхом и затих…
Подъезд, табличка: «три звонка».
И к кнопке тянется рука.
XX
Вдруг голос тихий, неприятный,
Дал настоятельный совет:
– А ну-ка, братцы, стоп! Обратно.
Сегодня тут прохода нет…
Стоят у Витькиной квартиры,
Подходим – что за хренота?
Один длиннющий, как верста,
Другой пониже, но пошире,
Хотя Семёну не чета…
Их двое, и готовы к драке,
А третий сбоку, в полумраке,
Похож на дикого кота.
XXI
Похоже, длинный – главный. Он
И тычет в нос поэту ксиву.
(Её я выделю курсивом,
Поскольку не люблю жаргон.
Мне режет ухо, дразнит глаз:
Почто все русские ребята —
Писатели и депутаты —
По фене ботают сейчас?
Что это – модно? иль красиво?
Или я сам уже не тот?)
XXII
Семён спокойно, молчаливо
Слегка подвинулся вперед,
Казалось бы неторопливо,
Однако – глаз не разберёт,
Каким манером этот, дохлый,
Что руку протянул ко мне,
Вдруг побледнел, тихонько охнул
И на пол съехал по стене.
Второй, держась за пах, сидит,
В беззвучном крике рот открыт.
XXIII
Тут третий, что стоял спокойно,
Налево голову склоня,
Пришёл в движение, и больно
Толкнул к перилам он меня;
Крутнулся этакой лезгинкой,
Сверкнула сталь в его руке,
И – бьёт пружинистой дубинкой
Карандашова по башке.
И – с левой – в челюсть кулаком!
Семён, как бомба, пал ничком.
XXIV
Ну все, конец тебе, паскуда!
Бросаюсь бешено вперёд…
Читатель, не случилось чуда,
Я получил ногой в живот.
Да, лишь в кино герой отважный
Всех мочит с криком «Вашу мать!»
А мне вдруг стало все неважно
И захотелось полежать,
Но искрами взорвался глаз,
И я упал во тьму, кружась.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
I
Мировоззренье человека
Растет из прошлого его,
И в этом деле век от века
Не изменилось ничего.
Семья, обычаи, общенье,
Движенья радость, ветер в грудь,
С искусством соприкосновенье,
И музыка, и книги путь, —
Вот что растит мировоззренье,
Вот что питает нашу суть.
II
На свете очень славно жить,
Приятно мне занятье это!
Да не угодно ль оценить
Все предпочтения поэта?
Что мне по нраву? Я люблю
Игру в вопросы и ответы;
Смешную родину мою,
Её закаты и рассветы,
Девчонок, Пушкинский музей