Я отгоняла эти мысли. Ну нет. Феликс существовал. А если нет, то не надо мне никаких реальностей. Мрачное настроение разрушил свист. Я напугалась, а потом поняла, что это тот же напев, которым меня когда-то приманили к реке. Я никогда не пробовала свистеть, но вдруг ощутила острое желание научиться. Не кричать же. Хотя и звуками, которые я производила в попытках свистеть, можно было привлечь опасность.

Когда я ответила достаточно громко, чужая песня затихла. В лесу повисла тишина. Ни шороха. Я пожалела об изданных звуках моментально. В случае неудачи я не убегу. Какая же дура. Страх находиться в одиночестве настолько въелся в меня, что я действовала, не задумываясь о последствиях. Раньше просто некого было звать.

Я прикрыла глаза. Точно умру сегодня. Поделом мне. За тупость, нытье и трусость.

Ужасно замерзла. А холодная земля, как назло, ассоциировалась с могилой, которую совсем недавно удалось увидеть. Психолог говорила о чем-то подобном. Что сны – игра подсознания. Я задумалась, не навеян ли этот сон недавними похоронами.

Вблизи раздался шорох. Я в ужасе распахнула глаза. Рядом с моим носом был чужой. От неожиданности отклонилась. Затылком стукнулась о дерево. Ойкнула.

Острозубик перестал улыбаться и присел на корточки у моих ног. Те ему не нравились, судя по тому, как он хмурился.

Я терла шишку на затылке в надежде, что это уменьшит ее. Но она росла. Однако даже синяк не убавлял радости, что я теперь не одна. Еще бы этот кто-то не тыкал пальцем в мои раны!

Я треснула его по руке. Острозубик отскочил. Видимо, тоже не ожидал от меня подобной реакции. Я опомнилась и промямлила:

– Больно же.

Он не ответил, пару секунд молча смотрел, затем подполз. Наверное решил, что опасность в виде физической расправы миновала. От его испуга я растеряла всю воинственность. Уже решила, что все наладилось, как парень наклонился к бинтам. Еще ноги мне не нюхали. Я тяжело вздохнула, злилась на свою наивность, что передо мной человек. Его действия кричали об обратном. Я не покраснела, начала привыкать.

Острозубик покружился рядом с моими ногами. Еще раз попытался их потрогать. Пришлось немного размотать бинт, чтобы показать, чем таким необычным я пахну. Он-то с его привычкой пользоваться вместо слов слухом и нюхом, явно учуял запах паленой человечины.

Обожженная кожа произвела на него впечатление. Он, наконец, сел и уставился на раны так, будто те никогда не заживут и со мной этот недуг навсегда.

– Это ничего, – попыталась я его развеселить. – До свадьбы заживет.

Он посмотрел мне в глаза. Сомнительно, что понял хоть что-то, кроме моего смешка. В ответ на него уголок губ Острозубика едва заметно приподнялся. Не полноценная улыбка, но хоть не страдал вместо меня.

Он стал разматывать бинты. Я не могла нормально сопротивляться, в моем распоряжении лишь руки и немного пространства для движений, не причиняющих боли. Острозубик поймал мои руки и вдавил их коленом в землю, а затем продолжил снимать бинты. Я хотела ругаться, вместо этого корежилась каждый раз, когда раны случайно задевали. В итоге не сразу заметила, что меня освободили. Зато отсутствие бинтов почувствовала отчетливо.

Ночная прохлада остужала ожоги. Выглядели те жутко. Когда-то гладкие ноги теперь: красные, в неровностях, сочились. Меня чуть не стошнило. Когда в больнице и дома меняли повязки, я старалась не смотреть. Вот и сейчас деревья казались гораздо интереснее.

Я размышляла, каков шанс без бинтов подцепить заразу на трехдневные раны, а потом поняла, что ноги не касались земли. Их держали на весу. Не успела я удивиться этому факту, как меня подняли. Теперь удивляться первому факту поздно. Мы еще и двинулись куда-то. Да так уверенно, что я не сомневалась, несущий меня Острозубик направлялся в конкретное место.