На центр помещения выступил хозяин заведения, городской советник, Матиус Зашкварный.

– Хотелось бы узнать, братцы – вы, как расплачиваться будете? Имеете денежные средства? Или у вас кредит от гильдии?

Все четырнадцать мордоворотов разом ухмыльнулись. Навстречу Зашкварному вышел Филло Колотушник и сказал:

– Золотом будем расплачиваться!

Народ ахнул. Это – те, кто был внутри. Среди тех, кто был снаружи пошел гул. Волной, от ближних к дальним.

Колотушник подошел к столу, достал кисет из кармана. Из кисета достал что-то завернутое в тряпицу. Когда ткань развернули, никто сразу толком не понял что это такое – желтенькое. Камушки какие-то. Но Рикерт Австрийский уверенно сказал:

– Как есть золото. Самородки.

– Унция. – Гордо сказал каторжник. – Отпускные, на неделю.

– Это на каждого приходится… – Начал чесать голову Зашкварный.

– На каждого – унция. – Сказал Филло.

– Отец Небесный! – Воззвал к Всевышнему, высокопреподобный отец Аманд, настоятель городского собора.

Все каторжники, по очереди подошли к столу и ссыпали свои заначки в общую кучу.

– Тут дело большим оборотом пахнет. Тут с вашими унциями, как бы на неприятности не нарваться, с графской канцелярией. – Почесался Зашкварный.

– Да, тут надо еврея звать. – Согласился Рикерт Австрийский. – Обмен золота на серебро – в его компетенции.

Пока бегали за городским евреем, затворникам ада поднесли еще по кружке. Проход в трактир расчистили, и народ пошел чередой, разглядывая самородки.

Городские патриции завязали разговор с каторжниками. Едва закончили общие вступительные темы, по поводу здоровья и погоды в Шаффурте, примчался взмыленный Соломон Барух, с весами и котомкой серебра.

Пока золото взвешивалось и переводилось в талеры, в трактире стояла тишина. Дыхание у всех было затаенное. На каждого заключенного пришлось почти по две марки – шестнадцать талеров.

Высокопреподобный отец Аманд не растерялся, не испугался наваждения Момоны, и тут же, не сходя с места, собрал церковную десятину.

После того, как избыток народа, в лице особ низкого звания, из трактира выставили, завязалась беседа.

– Ну как там – оно, в аду? – Ерзая на лавке, спросил один из бургомистров, Йохан Черный.

– Тепло. – Сказал Филло Колотушник.

– Так – понятно! – Хохотнул префект Генрих Босяк. – Адское пламя, небось, день и ночь пылает!

– Насчет пламени, ничего сказать не можно. – Сказал Менно Тумак. – Там, где мы работаем, пламени нет. Только солнце жарит.

– Зимы нет. Только лето. Круглый год босиком ходить можно. – Добавил Кунно Размазанный.

– Вода теплая. В море постоянно купаться ходим. – Покивал головой Харт Загонный.

– Как-то это все со словами отцов церкви не вяжется. – Стали чесаться патриции Шаффурта.

– Это писаниям отцов церкви не противоречит. – Заступился за церковь настоятель. – В аду разные пределы имеются. Где жарко, где холодно, а где солнце печет.

– Все правильно. – Поддержал, отца Аманда, Размазанный. – Только теперь в аду пределы упразднили. Теперь там все – по эонам, эрам и периодам. Мы в девонском периоде, палеозойской эры, срок мотаем.

Слушатели глубокомысленно закивали головами.

– Делаете чего?

– Чего, чего?! Золото собираем.

– Боже, спаси и сохрани!

– Sub tuum praesidium confugimus, sancta Dei Genetrix…

– Непыльная работенка. – Заметил Зашкварный.

– Не скажи! – Возразил ему Колотушник. – Это только кажется. Походи день, под солнцем – мало не покажется. И походить и нагнуться, за каждым самородком, надо. Бывают дни, что на человека по двадцать унций выходит, а некоторые и по тридцать поднимают.

– Самое главное – хитрость сатанинская в этом заложена. – Вздохнул Размазанный. – Там ведь – как?