А мою фамилию узнали первые лица государства, и это определило мою судьбу на следующие шесть лет.

Я тем временем три или даже четыре дня в гостинице “Россия” ждал звонка, боясь выйти из номера даже в буфет.

Тут же пошла команда в Татарский обком КПСС восстановить меня в партии, вернуть партбилет.

Мне звонят оттуда: приходи, напиши заявление. Отвечаю: “Не буду ничего писать, как исключали, так и верните назад! Хотите, уничтожьте тот протокол, хотите, перепишите. Я себя исключать не просил, виноватым себя не считаю”. В общем, вернули мне партбилет, а следом звонит мудрый Вольский: теперь, говорит, тебя точно надо оттуда забирать. Пока сиди ниже травы, тише воды, высунешься – сразу голову оторвут, найдут, к чему прицепиться, – выплату какую-нибудь неправильную, нарушение техники безопасности. Выговор-то с тебя никто не снимал, только партбилет вернули. Тогда я уже ничего сделать не смогу. Сиди и жди, заберём тебя в Москву!

После этого начинались аппаратные бумажные приключения, о которых я в тот момент и не подозревал. Определить меня Вольский собирался в Госплан, представление написал: “Освободить Щербакова от должности директора по экономике КамАЗа и перевести на должность зав. отделом автомобильной и автотракторной промышленности Госплана СССР”. Меня вызвал Ю. Д. Маслюков в Москву, поговорил со мной, дал добро на оформление и сказал: “Жди!” Он, конечно, глава Госплана, кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, первый заместитель председателя Правительства СССР, но… должность, мне предложенная – в номенклатуре ЦК, на перевод сюда должны были дать добро партийные кадровики. Но в СССР аппарат нередко был сильнее одного самого важного начальника. И по злой иронии судьбы мои бумаги попадают к тому самому Беликову, которого после разноса Рыжкова определили в инструкторы именно по кадровой работе.

Лежало моё досье в столе у Бориса Гостева, тогдашнего заведующего экономическим отделом ЦК, будущего министра финансов СССР. Лежало без движения, поскольку Беликов всё тормозил. И тут заходит к Гостеву Юрий Баталин, из первых замов министра нефтегазовой промышленности, назначенный председателем Госкомтруда, находящегося как раз в зоне кураторства экономического отдела. Зашёл пожаловаться: “Назначили, а не помогаете кадрами! В аппарате одни профессиональные чиновники и научные работники. Хоть кого-то из реальных практиков дайте мне в помощь”. Гостев в ответ: “Да нет проблем! Вот, смотри” – и протягивает ему папки, в том числе мою. Баталин их посмотрел и спрашивает, а в чём, мол, дело, почему она у тебя лежит? “Кадровики в Госплан не пропускают, что-то с партийными органами не поделил”. Баталин ему: “Ну, так отдай его мне…” – “Да без вопросов!”

А я по совету Вольского продолжаю работать на заводе и жду, когда решится вопрос с Госпланом, в административной иерархии зав. отдела там – это примерно уровень первого заместителя министра. И вот через месяц получаю фельдъегерской почтой решение Секретариата ЦК – освободить и назначить… начальником отдела в Госкомтруд – малозначащее, по моему представлению, ведомство для проштрафившихся работников Совмина и Госплана и пенсионеров партийного аппарата. В табели о рангах того времени должность в Госкомтруде тянула примерно на начальника главка, то есть в аппаратном смысле на ступень ниже, чем я имел бы в Госплане (членом коллегии комитета сделали меня лишь через год). Возникли вопросы: “Как? Почему?” Ответ был в духе одного из моих предыдущих руководителей: “Хотишь не хотишь, а ехай и работай!” И вот, здравствуй, столица нашей Родины, здравствуй, Москва!