«В те годы молодежь жила проще, – вспоминает Татьяна Решетова. – Работали с огоньком, но умели и веселиться от души. Принято было в Тотьме собираться на танцы в лесном техникуме у «короедов» (как мы их звали) или в педучилище у «буквоедов» (так они нас называли). Танцевали под духовой оркестр или под гармошку».
Глубокой осенью 1951 года Татьяна с подружкою пришла на танцы в лесотехникум. Народу в зале собралось много, танцевать было тесно, но девушки не замечали этого...
«На очередной танец нас пригласили двое ребят. Меня вел в вальсе улыбчивый паренек, темноволосый, небольшого роста, одет, как и большинство его ровесников, в комбинированную хлопчатобумажную куртку, черные брюки. Все было отглажено, сидело ладно. Красивое лицо с глубоко посаженными черными глазами – все это как-то привлекало мое внимание. А главное – он все время что-то говорил, улыбался и хорошо танцевал».
Это и был Николай Рубцов.
В тот вечер он пошел «провожать» Татьяну.
Позже словом «провожать» стали называть совместные гуляния парочек, но тогда, в Тотьме, это действительно было только провожание.
Решетова шла со своей подругой впереди, а за ними ребята. Девчата оглядывались на них и ничего не говорили, только шептались между собою, обсуждая кавалеров.
На следующем вечере танцев Рубцов снова попытался ухаживать за девушкой, но что-то вдруг разладилось. Татьяна, как это часто бывает с молодыми девушками, перестала «замечать» Рубцова.
В отместку – приближался Новый год! – Рубцов прислал поздравительную открытку.
Вместо письма там были стихи...
«Я поняла, что это его стихи. Но такие обидные для меня, злые! Оценивая меня, он не жалел ядовитых эпитетов. Резкие очень стихи были. Мне показалось, что он несправедлив ко мне, и в гневе тут же я порвала открытку».
Этот юношеский роман будет иметь продолжение, и не только в событиях биографии Николая Рубцова, но и в его поэзии...
Поэтому и хочется обратить внимание на странную, проявившуюся уже тут невезучесть Рубцова с женщинами. Странную, потому что, судя по воспоминаниям Татьяны Решетовой, внешне Рубцов производил вполне благоприятное впечатление... И симпатичным был, а главное – «все время что-то говорил, улыбался и хорошо танцевал». Успех вроде бы был гарантирован, однако вместо этого – «настойчиво добивался внимания, но безуспешно…»
Татьяна Решетова и сама, годы спустя, вспоминая о давних встречах, не может понять, почему не ответила взаимностью на чувство симпатичного, умного, хорошо танцевавшего кавалера.
Так, может быть, то, о чем писал Рубцов в сочинении про медведя, та зияющая глубина – знобящей тревогой, неуютом! – проступала и наяву? И женщины ощущали это и инстинктивно отодвигались от Рубцова?
Наверное, так и было...
– Возле тебя всегда такое беспокойство охватывает... – много лет спустя скажет Рубцову знакомая поэтесса. – Прямо место не нахожу себе...
Мы увидим дальше, что свой первый опыт форсирования романов Рубцов – увы! – будет повторять снова и снова. И снова вначале будет встречать заинтересованность, а дальше пойдут безуспешные попытки добиться бо€льшего внимания, пока не произойдет срыв. И обязательно появятся стихи, перечеркивающие всякие отношения уже навсегда... Своего рода алгоритм поведения, как бы и не зависящий от самого Николая Михайловича.
Но тогда, в Тотьме, Рубцов еще не знал этого.
Едва ли он придавал большое значение неудавшемуся роману. Он просто ждал. Ждал, когда станет взрослым человеком.
У Рубцова никого не было, и зимой, на каникулы, он ездил в Николу...
Летом, после первого курса, ехать стало некуда – 22 июля 1951 года Никольский детдом закрыли...