Поравнявшись с Борисом Эдуардовичем, протянул ему руку.

– Проходите, – обменялись крепкими рукопожатиями.

Миновав арочный вход, свод которого подпирали две каменные колонны, повторяющие по стилю внушительный камин в гостиной, мы прошли в большую, но довольно уютную столовую, совмещённую с кухней. Я остановился, осматриваясь.

– А где Зоя? – девчонка задумчиво обвела взглядом пространство.

– Я отпустил её в отпуск, – хозяин дома опёрся двумя руками на высокую спинку одного из деревянных стульев, окружающих овальный резной стол, где могли свободно расположиться человек десять. За спиной Бориса Эдуардовича мелькнула суетливая фигура Анны.

– В отпуск? – смешно округлила глаза Ростислава. На плите в двух раскалённых сковородах-гриль зашипели аппетитные стейки из говядины. Мой рот сам собой наполнился тягучей голодной слюной. – Вот это новость! Она ведь всегда отказывалась… – пружинисто направилась к старинному полированному буфету, грубо выбивающемуся из основного дизайна.

Заинтересовавшись, я приблизился к витражам, коснулся пальцами свирепой львиной морды, спустился по вырезанному узору. Девчонка тем временем присела на корточки и полезла в ящик. Вытащив из него скатерть, подлетела к столу и принялась стелить.

– Конец девятнадцатого века, Франция. Ренессанс, – просветил Борис Эдуардович.

– Орех.

– Да. Увлекаетесь?

– Немного, – уклончиво ответил я, пальцы дрогнули. Отдёрнув руку, развернулся.

– А у нас с супругой любовь с первого взгляда, – он как-то тепло улыбнулся и, усаживаясь на кожаное сиденье, поспешил пояснить: – К антиквариату. Ещё с университета собирали запрещённую литературу. Сначала покупали для своей коллекции. В обычных букинистических магазинах. А потом стали продавать. В какой-то момент организовали с партнёрами аукцион, и тут, что называется, закрутилось.

– Мне всегда было интересно, – потёр бороду ладонью. – Как можно доказать, что вещь действительно старинная? – я подошёл к столу и разместился через стул от Бориса Эдуардовича.

– Вина?

– Кофе, если можно.

– Дочка, сделай нам… двойной эспрессо? – вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул.

– Сейчас, – кинула Ростислава, подпрыгивая за яркой пузатой банкой, стоящей на верхней полке кухонного шкафчика. Я поднялся и, обогнув стол, снял ей аминокислоты.

– Спасибо, – буркнула, явно недовольная тем, что придётся готовить для меня кофе.

Наклонился к самому её уху.

– Не за что, Котёнок, – прижался губами к женскому виску, припечатывая банку на столешницу.

– Проследить судьбу вещи – сложно. Настоящий детектив, – продолжил Борис Эдуардович, едва я вернулся. – Была одна история с кольцом декабриста Евгения Оболенского. Она началась с восстания на Сенатской площади. Оболенский там играл ключевую роль.

– Это получается тысяча восемьсот… – я задумался, вспоминая историю.

– …двадцать пятый, – подсказал он.

– Почти двести лет, – прикинул я.

– Да, получается, так. – Кофемашина заурчала, и я сосредоточился, вслушиваясь в каждое слово. – Декабристов осудили, заковали в кандалы и отправили в ссылку. А когда вышел царский указ – кандалы снять, они их сохранили. Трубецкой предложил сделать из кандального железа кольца и носить, как своего рода символ дворянской свободы. Но от металла начались проблемы с кожей, и они решили с внутренней стороны отделывать их золотом. Такое кольцо Оболенский подарил сестре, и оно передавалось в её семье по наследству, пока не оказалось у девушки, которая вышла замуж за внука конструктора Фёдора Токарева.

– Он создал пистолет ТТ, – прокомментировал я.

– Да, – подтвердил он, а я машинально, прямо из рук забрал у Ростиславы чашку бодрящего напитка.