– Пожалуйста… Дети…

Переглянувшись, мы с сестрой затаили дыхание: хоть бы он смягчился и позволил матери жить вместе с нами!

10. Глава 5.2

– Вспомнила… Больше не приходи… – продолжал он рьяно защищать свою территорию.

– Мне не на что жить…

Ответ отца я не разобрал, но мать вдруг энергично закивала, размазывая рукой потёкшую по лицу тушь, и я безошибочно прочитал по её губам:

– Обещаю.

– Уходи. – Она послушно развернулась и зашагала прочь.

Несколько секунд отец не двигался, пристально смотря ей вслед. Похоже, он не ожидал от неё столь быстрой капитуляции. А может, колебался, боролся с собой, чтобы не рвануть за ней.

Рада громко всхлипнула, завозилась, вынуждая меня разомкнуть руки, и, круто повернувшись, уставилась на меня своими широко распахнутыми глазами.

В её взгляде медленно угасал огонёк надежды… Оставляя после себя не по-детски скорбный, немой укор и острейшую обиду, что до сих пор жгла наши с ней сердца.

Тогда, в силу возраста мы с сестрой мало что понимали. Но чуть позже осмыслили: отец не мог поступить иначе. Переступить через себя, отступить – не в его характере. Если он говорил, то за его словами неизменно следовали дела. За это его и уважали. Поэтому прислушивались.

Я гордился отцом. За его знания. За мужество, честность. За выдержку и абсолютное бесстрашие.

Вскинув руку, я протёр фотографию, выгравированную лазером на камне. Под глазами отца заблестели алые полосы, походившие на кровавые слёзы. Стерев их чистой ладонью, я опустил руку на памятник.

– Я скучаю, – щёки обожгло. – Прости, пап, – выдавил из себя, согнулся, словно на шее висел пудовый камень. – Я продал наш дом. – Помолчал и добавил: – И питов, пап. Оставил только Брута и Жасмин. Остальные теперь у Гривасов.

Внезапно, будто осуждая мой поступок, в кронах деревьев загалдели грачи, я запрокинул голову. Горластые птицы взметнулись с веток ввысь и закружили над кладбищем.

Глубоко вздохнув, снова встретился с отцом взглядом.

– Понимаю, ты против такого решения. И помню, чему ты нас учил: упорство рушит любые препоны. Но… я бы не справился с питомником. Без тебя – нет. – Нужно быть глупцом, чтобы не признать очевидного. – Ты знаешь.– Он знал. Ведь это была его жизнь, не моя.

Отчего же я чувствовал себя предателем? Какого чёрта изо дня в день терзался?

Кровь прилила к лицу, плечи опустились. Во рту появилась едкая горечь. Сглотнув, я часто задышал.

Разочарование и вина колючей проволокой расползались по венам. Раздирая меня изнутри. Провоцируя унизительно горбить свою спину.

Я сожалел... Дико сожалел о содеянном!

Но тогда, тем зимним вечером, смерть отца потрясла меня и опустошила до глубины души. Привычные вещи в жизненном пространстве исказились. Дом, собаки – всё неожиданно опостылело.

Я любил наших бойцов. Уважал и восхищался ими. Чемпионы! Одни из лучших матчевых собак в России! Сильные, неутомимые, сообразительные. Но когда отца не стало, их существование рядом со мной потеряло всякий смысл.

– Гривасы позаботятся о питах, – прохрипел. – Демид Андреевич дал слово. – Кадык дёрнулся в непроизвольном глотке. Меня душил стыд. За то, что жив. Полон сил. И так быстро сдался, даже не вступив в бой. Бросил дело всей жизни отца. Наотмашь рубанул и отсёк часть нашего с ним мира.

Самое отвратительное – этот ход не принёс мне облегчения – пустота не отступала. Днём я старался заполнить её хоть чем-то: общением с сестрой, работой, железом, сексом, а вечерами она опять обнажалась, и меня буквально топило в едучем одиночестве.

Я метался, злился, чувствуя себя в шкуре загнанного зверя. А по факту бежал как можно дальше от реалий.