И все-таки я помню один случай, когда бабушку удалось усадить к телевизору. В тот вечер показывали КВН, и я в составе команды МИИТа участвовал в съемке программы. Было домашнее задание – сочинить песню о трудовом подвиге комсомола… И мы вместе с поэтом Р. Плаксиным придумали:

Неплохая песня получилась, и мы ее даже с успехом пели в своих концертах. Но, видно, веселости и находчивости в ней было маловато, и, чтобы увеличить процент содержания этих компонентов в песне, в нее включили танец. Парень и девушка вдохновенно изображали красками танца трудовые будни и делали это так ярко и незабываемо, что певцов практически не показывали. Баба Деня, сидя у экрана (все это передавали в режиме живого эфира и поэтому веду пересказ со слов сестры), прокомментировала увиденное следующими словами:

– И чего эта вертихвостка в экран все время лезет – малóго загораживает!!!

Описывая чудачества своей бабушки, я невольно задумываюсь, что сам стремительно приближаюсь к возрасту ее геройств. Кровь, текущая в моих жилах, несет и ее гены, и каких тараканов буду я сам разводить и гонять, еще неизвестно. А жить-то хочется, и чувствовать себя нужным тоже, и о возрасте задумываешься не в первую очередь. И баба Деня жила и утверждала себя в нашей семье.

Моя сестра в очередной раз вернулась с юга и должна была привести к нам в дом кавалера, который с большой степенью вероятности мог стать ее новым мужем. Нонне было уже тридцать два, а ухажеру сорок пять. Впоследствии все у них сложилось удачно, они женились и сестрица родила долгожданную дочку. А тогда переполох в доме был значительный – что-то ставилось на стол, доставались какие-то дорогие, специально для такого случая припасенные напитки.

Бабушка тоже участвовала во всеобщей суете и нарядилась в праздничную одежду. Наконец раздался звонок, и в квартиру вошли Нонка и кандидат в женихи. Он был высок, красив… Лысина, венчавшая его голову, как раз украшала и не вызывала сожалений. Запомнилось сразу, что глаза были разного цвета – один коричневый, другой голубой. Не знаю, что это значит в физиогномике, но это рождало какое-то полутревожное, полулюбопытное чувство. Время взаимных приветствий прошло, и начался ни к чему не обязывающий треп о море, о футболе и еще бог знает о чем. Бабушка всю эту прелюдию была на кухне и, когда я туда зачем-то заскочил, спросила меня:

– Славк, а как малóго-то зовут?

– Игорь Николаевич.

– А как ты думаешь, хорошо будет, если я приду и с ним поздороваюсь?

– Конечно, ба, все тебе будут только рады.

Я ушел к столу и забыл о нашем диалоге. И вдруг в комнату со стороны кухни, сложив в лодочку ладонь и вытянув ее (думаю, еще на кухне) вперед, как быстроходный катер, влетает бабушка.

– Доброго здоровьичка, Игорь Миколаич!

– Здравствуйте, Евгения Никитична, – сказал Игорь и поцеловал бабе Дене руку.

Все рассмеялись, и дальше застолье и беседа шли уже в расслабленном режиме.

– Внучок, – обращалась бабуля к жениху, – ты подкладывай, подкладывай.

– Спасибо, все очень вкусно.

И я удивлялся, слыша это «внучок». Игорь Николаевич, по моим, тем еще, понятиям, уже на него не тянул. И как потом было грустно, что в мои сорок пять меня внучком никто не называет…

А я учился в институте, и привычная система «аврал» помогала мне сдавать экзамены и зачеты и в последнюю минуту доделывать очередную курсовую работу.

– Милый, что ты не спишь, все учишься, учишься?